Инспектор Хендерсон пошел со мной. Место было сырым и холодным, стены покрыты дурно пахнущей плесенью, а через зазоры в кирпичной кладке сочилась вода, разливаясь ручейками в разные стороны; только густая тьма окружала нас.
Когда мы вновь вышли на свет, связист зажег на посту красную лампу, висевшую в пяти футах над землей прямо при входе в туннель.
— Там достаточно керосина? — спросил инспектор.
— Да, сэр, достаточно, — ответил мужчина. — Могу вам чем-нибудь еще помочь, господа? — спросил он, делая паузы на каждом слове и очевидно сгорая от желания уйти отсюда как можно скорее.
— Нет, — ответил Хендерсон. — Доброй ночи.
— Доброй ночи и вам, — сказал связист. Он быстро пробрался вверх по тропе и вскоре скрылся из виду.
Мы с Хендерсоном вернулись в сигнальную будку. Было уже почти темно.
— Сколько поездов проходят за ночь? — спросил я инспектора.
— Экспресс 22:10, — сказал он, — он проедет здесь около 22:40. Потом еще один в 23:45, а следующий уже местный поезд только в 6:30 утра. Нас ждет не самая оживленная ночь.
Я подошел к огню и склонился над ним, вытянув руки, чтобы хоть немного их согреть.
— Непросто будет убедить меня пойти в туннель, что бы там меня ни ожидало, — сказал инспектор. — Не подумайте, мистер Белл, что я хоть сколько-нибудь труслив, но что-то зловещее есть в этом, буквально отрезанном от остального мира месте. Не удивляюсь, что связисты то и дело сходят с ума, подолгу дежуря в одиночестве в этих будках. У вас есть хоть какие-то догадки по поводу произошедших здесь смертей, сэр?
— Пока еще нет, — ответил я.
— Вторая смерть не очень вписывается в теорию о том, что Причард был нарочно убит, — продолжил он.
— Я в этом уверен, — ответил я.
— И я тоже, и это меня утешает, — сказал Хендерсон. — Эта несчастная девушка, Люси Рэй, хотя и обвинялась в неподобающем и недостойном поведении, сейчас больше заслуживает жалости. А бедный Вин, он всеми правдами и неправдами пытается доказать свою непричастность к смерти Причарда. Он, конечно, жесток, но не настолько, чтобы отнять жизнь у подобного себе. Пока я вас ждал в местном кабаке, мистер Белл, я встретился с врачом и сержантом полиции. Они оба сказали, что не знают, от чего умер Дэвидсон. На теле не было ни следа насилия.
— М-да, я озадачен не меньше вашего, — сказал я. — У меня в голове есть пара идей, но ни одна из них не подходит.
Ночь была пронзительно холодной, и хотя ветра не было, колючий морозный воздух все равно проникал к нам в сигнальную будку. Говорили мы мало, оба погруженные в собственные раздумья. Хендерсон выглядел довольно удрученным, и про себя я тоже не могу сказать, что был всем доволен. Мне еще не доводилось решать столь сложную задачу, и никогда я еще так отчаянно не хотел наконец-то найти разгадку.
Инспектор то и дело вставал и подходил к телеграфу, который все щелкал и щелкал из глубины своей коробки. При этом каждый раз он бросал в воздух какое-то небрежное замечание и снова садился на место. Прошел поезд в 22:40, и наступила долгая гнетущая тишина.
Вдруг это полузабвение было прервано пронзительным электрическим жужжанием звонка, который так резко ударил по нашим ушам, что мы в одно мгновение вскочили на ноги.
— 23:45, — сказал инспектор, подошел к трем длинным рычагам и с громким лязгом опустил два из них вниз до упора. Буквально через несколько секунд раздался ударный визг ворвавшегося в горы экспресса, огни которого пронеслись мимо нас резкой вспышкой; земля дрожала, воющий двигатель выплюнул несколько искр, и поезд нырнул в туннель.
— Все, — сказал Хендерсон, поднимая рычаги обратно, — больше никаких поездов до самого рассвета. Ну и дубак тут, честное слово!
Это действительно было так. Я закинул еще немного дров в печку, поднял ворот своего тяжелого пальто и сел на край скамейки, прислонившись спиной к стене. Хендерсон поступил так же. Никому из нас не охота было разговаривать. Обычно когда мне приходилось работать ночью, меня никогда не беспокоило желание спать, но в этот раз я засыпал прямо на ходу. Позже я заметил, что и инспектор был в таком же состоянии.