— Так, непослушная девочка, — Марина Владимировна решительно взяла ее за руку и повела к двери. — Марш в свою комнату. Рисунок положи на стол, а сама уберись. На столе у тебя беспорядок. Или-иди, — она легонько подтолкнула насупившуюся кроху. — Я пока с нашим гостем поговорю…
Дождавшись, когда та выйдет из комнаты и топот ее шагов затихнет в коридоре, женщина плотно прикрыла дверь. После замерла на середине комнаты монументальной статуей, сложив руки на груди. Выглядело внушительно, особенно с позиции лежавшего на кровати человека. С высоты почти двух метров, Захарьина внимательно смотрела на Алексея. У того, видит Бог, даже екнуло в груди от предчувствия чего-то эдакого. Ведь, если сейчас что-то произойдет, то он даже в окно выскочить не успеет. Слаб еще.
— Что-ж, молодой человек, — наконец, начала она говорить, видимо, что-то для себя решив. — В прошлый раз мы с вами толком не поговорили. Плохо вам было. Вы сказали, что вас зовут Алексей и потеряли сознание…, - после небольшой паузы она продолжила. — В этом доме всех принимают. Я не только директор заказника, но и целитель, поэтому видела здесь и животных, и людей, и нелюдей, — со странной интонацией она произнесла последнее слово: то ли угрожала, то ли предупреждала. — Никому не отказывала в помощи.
Подросток осторожно выдохнул. Походу гнать его пока не собираются. Сдавать в органы тоже вроде не намерены.
— …Вижу, вам сильно досталось. Пожалуй, даже очень сильно. Можете остаться здесь, пока вам не станет лучше. Думаю, за несколько дней я поставлю вас на ноги. Только…, - он подошла вплотную к кровати и нависла над ним. — Вы должны знать, что в моем доме все придерживаются определенных правил. Все без исключения.
А вот сейчас точно повеяло угрозой. Лежавший парень почувствовал, как его словно обдало какой-то тяжелой и гнетущей волной. Воздух сгустился, превращаясь в плотную субстанцию. Не вздохнуть, не выдохнуть. На него накатила дурнота. Сердце забилось, как бешенное; того и гляди из груди выпрыгнет.
— Вижу, молодой человек, до вас дошли мои слова, — усмехнулась она, видя, как напрягся и без того бледный, как смерть Алексей. — Это хорошо.
Захарьина развернулась и пошла к двери.
И еще, — вдруг остановилась она на пороге. — Вы ведь маг. Поэтому знайте, некоторое время вам категорически воспрещается пользоваться своими способностями. Запомнили? Ни в коем случае! Надеюсь, вы меня услышали. В противном, случае вы можете их лишиться, — она несколько секунд смотрела ему в глаза, словно пыталась решить для себя, понял он ее или нет. — А сейчас поднимайтесь. Пора завтракать.
Так началось его недолгое пребывание в доме этих удивительных людей, о которых Алексей еще долго потом вспоминал с большой теплотой и признательностью. Марина Владимировна Захарьина, директор Темниковского заказника, оказалась очень душевным человеком с особым складом характера, с поразительной добротой относящимся к животным. Те, видимо, ощущая такое отношение, платили ей тем же. Алексей не раз становился свидетелем, как эта внешне непробиваемая и суровая женщина преображалась, когда брала на руки пострадавшую пичугу или прикасалась к занемогшему зверю. Птицы, животные даже не пытались улететь или убежать. Сидели смирно, поблескивая черными глазенками. Сломавший ногу теленок лося жалобно ревел, тыкаясь влажной мордой в ногу Захарьиной; матерый черный волк с зажатой в капкане лапой пытался лизнуть ее ладонь. Она в ответ что-то ласково бурчала, трепала их по холке или почесывала подбородок, за ушком.
Под стать ей была и дочь — четырехлетняя Мила, что обладала поразительным талантом к рисованию. Ее картины животными, а нередко и людьми, воспринимались реальной действительностью. Однажды, Алексей увидел, как Мила цветными карандашами нарисовала тарелку с гречневой кашей. Признаться, даже он в первую секунду подумал, что это, действительно, только что приготовленная каша. Слюна во рту появилась, почувствовал характерный запах томленной гречневой каши, густо приправленной сливочным маслом. До ужаса захотелось ее попробовать. И такое у нее получалось почти со всеми ее рисунками.
Все это Алексей узнал о приютивших его людях уже в первый день: что-то ему рассказала Мила, что-то ее мама. Девочка, вообще, старалась не отходить от него ни на шаг. Ходила за ним, как привязанная. Эдакий маленький хвостик с кудрявой головкой, вечный двигатель, который никогда на месте не сидел: то подпрыгивала на месте, то пуговицу на своем платье откручивала, то танцевала, то ногами болтала.
— Алесей, Алесей, — вот и сейчас Алексея, переводившего дух после плотного завтрака, позвал знакомый голосок, обещавший очередную проказу. — Алесей! Алексей! — чувствовалось, что обладатель голоска уже терял терпение. Наконец, из-за спинки дивана на четвереньках вылезла Мила, с загадочным видом прикладывающая указательный пальчик ко рту. — Посли. Сто сидис? Тимку тебе показу. Посли.