— Я готов, мой император, — только смог и сказать он.
Император, затянутый в черный с золотом мундир, медленно прошелся рядом с Федором. Тот прямо физически чувствовал, как его пристально рассматривают.
— Это мое личное поручение ефрейтор, — медленно заговорил император. — С завтрашнего дня ты пишешь рапорт о переводе в Свиту Ее Высочества великой княжны Анны.
У Федора натуральным образом челюсть поползла вниз. Ноги стали подкашиваться. Ведь даже помыслить о таком не мог. Он будет рядом с ней?! Возможно ли такое? От таких мыслей его рот расплылся в улыбке.
— Ты станешь ее тенью. Будешь сопровождать ее везде: на приеме, в театре, на прогулке, — продолжа император. — С тобой станут заниматься специально подготовленные люди. Научат вести себя, танцевать. Подтянут в искусстве. Анна очень любит театр и Моцарта. Тебе тоже придется все это полюбить, — после недолгой паузы, он добавил. — Скоро у Анны состоит тур по северным губерниям в качестве официальной наследницы престола. Там ты будешь с ней…
Может примириться?
Утро. В накинутой на плечи овчинной дубленке, спадавшей до самых валенок, парень стоял на крыльце и любовался открывавшимся отсюда видом. Из-за хозяйственных построек выглядывали высоченные ели, тянувшие к дому мохнатые лапы. Припорошенные снегом, они выглядели нарядными, приготовившимися к очередному празднику. По всему двору лежал выпавший ночью снег, на котором не было ни единого следа.
— Красота…, - казалось, перед ним, как перед художником, лежал белый-белый холст и ждал, когда его коснется кисть мастера. — Боже, как же хорошо.
Он сделал глубокий вдох. Воздух был колючий, остро пахнущий хвоей. Им хотелось дышать и дышать. Собственно, так парень и делал. Дышал, пока голова не закружилась.
— Чудо, как есть чудо, — выдохнул Алексей, медленно пересекая двор. Ему вдруг захотелось пройтись по снежному покрову и оставить свои следы на девственно чистом снегу.
Снег скрипел под его шагами, создавая странную и необычную мелодию. Он даже в какой-то момент затаил дыхание, чтобы не пропустить ни единой ноты в этой музыке.
Вскоре мороз стал пробирать его. Запахнул дубленку, что не сильно помогло. Пора было идти домой, в тепло. После завтра можно было еще «подышать воздухом». Только одеться стоило потеплее.
Алексей резко развернулся и, помогая себе костылями, поковылял к крыльцу. Осторожно забрался по ступенькам и дернул ручку двери на себя. Тяжелая, сколоченная из дубовых досок, дверь открылась и на него пахнуло теплом.
— Бр-р-р-р, — щелкнув зубами от дрожи, Алексей скинул дубленку и подошел к камину. — Ух… Хорошо, — потянулся покрасневшими от холода ладонями к пылающему огню. — Тепло-то как.
Одновременно с теплом, расползавшимся по его телу, на его губах расплывалась улыбка. Давно уже ему не было так хорошо, спокойно. Тревоги и заботы, потеряв остроту, отошли на второй план. В памяти почти не всплывали картинки из прошлого, от которых еще недавно его начинало буквально колотить от злости.
Организм просто перегорел после сильного магического перенапряжения. Тело еще время от времени скручивали судороги, накрывали приступы сильной боли. Но даже в такие моменты он находил в себе силы улыбаться. Ведь физическая боль была во сто крат слабее той боли, которая «глодала» его когда-то.
Алексей словно закрылся от всего мира. Залез в непроницаемую скорлупу, то ли не хотя, то ли опасаясь вспоминать прошлое. Возможно, это покажется иррациональным бегством от действительности или даже откровенной трусостью. Только для него это стало настоящим спасением. Ведь события последних месяцев, в череде которых были и нечеловеческие опыты, и издевательства, и убийства, его почти доконали. Он, уже не гнулся, как металлический пруток, а был готов сломаться.
На четвертый или, кажется, даже пятый день после того страшного случая с медведем, когда ему стало значительно лучше и он уже не вскакивал по ночам с диким воплем от приснившегося кошмара, прошлое вновь напомнило о себе. Случилось это довольно незатейливо, скажем даже, буднично.
В то утро его кудрявый хвостик, звавшийся Милой или просто Крохой, сидела вместе с ним за обеденным столом и лениво гоняла ложкой манную кашу в своей тарелке. Морщась, она время от времени поднимала ложку над тарелкой и внимательно смотрела, как каша падает обратно. В очередной раз, когда Кроха только занесла ложку, это заметила ее мама, тут же укоризненно покачавшая головой.
— Алесей, — позвала парня девочка, со вздохом кладя ложку обратно. — А тебе твоя мама тозе говолит, сто касу нузно кусать?