— Дед и так уже популярен. Добром это может не кончиться. Опять пойдут разговоры о его претензиях на престол…
Бокал с напитком уже опустел и сиротливо стоял на рабочем столе. Император же застыл возле своего привычного места — у окна, откуда открывался вид на заснеженное поле, которое смыкалось с серым небом и казалось его естественным продолжением. В этой бесконечности, не имеющей границ, он видел тот ворох неприятностей, которые медленно, но неуклонно, накрывали его династию. С каждым днем становилось только хуже. То и дело всплывали какие-то проблемы. Что-то определенно надвигалось…
Тяжело вздохнув, он снова пошел к бару. Сжимавшее сердце ожидание чего-то плохого требовало еще одной дозы крепкого напитка. В последнее время ему что-то слишком часто приходилось делать это.
— А ведь все пошло кувырком с того момента…. Может тогда на поле я ошибся, — вдруг проговорил он, вспомнив уже давно забытое и, казалось, уже давно похороненное. — Ведь Бельский мог избавить меня от этой проблемы раз и навсегда. Мне стоило тогда лишь немного задержаться. Мальчишка бы сделал за меня всю грязную работу.
Перед глазами мужчины встала давнишняя картинка, краски которой так и не потускнели за прошедшее время. Словно все произошло только что. Он опять, как и тогда, видел перед собой невысокого худого мальчишку. Тот стоял в окружении перерытого, оплавленного и напоминающего лунный, пейзажа и сверлил его тяжелым взглядом. Император вновь почувствовал ту невообразимо давящую силу, которую Бельский распространял вокруг себя. Словно стоишь в самом эпицентре бури, в его оке и видишь, как на расстоянии вытянутой руки от тебя идет гигантская волна. Это было ужасное ощущение, которое особенно напугало его. Ведь это был всего лишь мальчишка. А что из него могло было вырасти? Монстр? Могущественный маг, которому не было бы равных на земле? Разве мог император допустить даже малейший шанс, чтобы эта угроза превратилась в реальность?
— Нет… Конечно, нет, — мужчина, как и в тот момент, ответил точно также. — Я император. Только я…
Бельский умер, а с ним канули в Лету и возможные варианты иного будущего. Нужно было идти дальше, переступив через этот отработанный материал.
— Я император, — на лице правителя застыл мрачный оскал, который в отражении окна казался пугающим, звериным. — Я…
Он поднес бокал к губам, но на полпути остановился. Вдруг с такой силой опустил его на стол, что, ударившись, закаленное стекло жалобно зазвенело, а содержимое бокала вылилось на столешницу.
— Только я император и пора старому хрычу это уяснить окончательно, — прохрипел он внезапно осипшим горлом. — Что-то он заигрался в свои игры… На покой ему пора. Зажился на белом свете слишком.
От Вяземского мысль плавно перешла к младшей дочери, с которой тоже было не все так просто.
С Анной тоже нужно было ускоряться. Вопрос с престолонаследие нужно было закрывать окончательно. Младшая дочь должна была стать как можно скорее его полноправной сопровительницей. Успеет ли он воспитать в ней нужные качества? Сможет ли сломать ее наивность, впечатлительность и мягкотелость? Получиться ли это сделать, сломав ее саму?
Император тяжело опустился в кресло. Алкоголь почти не брал. Временное облегчение прошло. Снова все навалилось. Мысли приобрели почти физическую тяжесть, массивность и угловатость. Давило так, что рука снова тянулась к бокалу в надежде, что проверенное средство снова поможет.
— Анна, Анна… Тяжело тебе придется. Не завидую тебе… Не станешь ли проклинать меня потом? Кто знает…
Он опять вздохнул. Понимал ведь умом, что ни у нее, ни у него нет иного выхода, как стать жёстче. Придется решиться на то, что сейчас вызывает дрожь и отвращение. Нужно будет взваливать на себя такую ответственность, что спина трещать будет, а сердце разрываться.
— Прости меня, маленькая моя… Я знаю, что ты не хочешь этого и никогда не хотел… Всегда ведь радовалась, что наследницей была старшая сестра. Говорила что ни за какие коврижки не станешь императрицей… А дело вот как повернулось. Судьба, значит… Извини меня. Тебе придется стать императрицей. Великой императрицей, имя которой будут повторять с предыханием.
Так и не опустевший стакан снова опустился на стол.
Нельзя ошибаться. Ошибка может стоить жизни
Он открыл глаза и приподнял голову с подушки. Что-то его разбудило. Прислушался, проводил головой. Точно кто-то шумит. Через неплотно прикрытую дверь доносился рассерженный голос Захарьиной, кого-то явно стыдившей.