— Что-то не нравится? Полагаю, ты снова читал мои мысли. Стать пищей зубных фей — они заслужили! — издевательски обратился принц, разводя руками, но все еще не убирая оружия. Точно предчувствовал, что Эльф не выдержит цинично-дерзких слов.
Он стремительно атаковал, применяя уже свою настоящую силу. И от нее подземелья содрогнулись, тролль с опаской нырнул за каменную колонну. Где-то погасли все лампы, остановились поезда метро, только алое мерцание аварийного сигнала вдалеке рассеивало тьму, да светились во мраке глаза принца, которого оттеснили к стене, ударив со всего маху спиной. Оба видели в темноте, и Сумеречный не прочитал и капли удивления или страха на исполненном гордыни лице Нуады. Принц даже не менял тона, по-прежнему насмехаясь, силясь преодолеть сковавшую его магию:
— Настолько слаб, что уже не можешь победить меня в честном поединке?
— Да я бы легко убил тебя уже несколько раз! — прохрипел Эльф, нависая. — Но ты в курсе, почему я этого не делаю.
— Не верится! На словах все слабовольные ничтожества страшны. Из таких и состояла армия моего отца, из-за таких мы и проиграли в борьбе с людьми, — отозвался решительно Нуада. Одновременно он высвободился от пут магии, преодолев то, что не каждому удавалось. Все же он был одним из древних, да еще королевской крови. Он оттолкнул Сумеречного метким ударом ног в солнечное сплетение, затем совершил прыжок, пробежавшись по стене вдоль булыжников арки, и оказался вновь за спиной у врага.
— Нуада, послушай меня, не ввязывайся в это! Не Золотая Армия нужна, чтобы спасти на Земле нашу расу. Из-за жажды абсолютной власти ты умрешь! Я вижу! Я ведь Знающий… Ты умрешь и погубишь свою сестру, — восклицал в пылу вновь разгоравшейся борьбы Эльф, отражая меткий выпад.
— Ты пришел не из-за меня, а из-за нее, ведь так? Еще две тысячи лет назад я видел, как ты на нее смотрел. Она-то тебя не замечала, — осклабился Нуада с ревностью брата, который слишком привык, что сестра не принадлежит никому.
— Из-за нее тоже. Но и из-за тебя. Еще не поздно остановиться, — негромко увещевал Сумеречный, пока Нуада отгонял, как призрака, образ Нуалы, немой укор в ее глубоких глазах. Напрасная выдумка! Напрасные мольбы!
Светлые чувства к сестре давно покинули его, он причислял ее за бездействие и бессилие к предателям. Уничтожить ее не мог лишь по той простой причине, что их связывала с рождения мистическая нить взаимной боли. Бесполезная, даже вредная особенность. Принц вспоминал, как еще в детстве он начинал тренировки с мечом и даже обходил на голову своих противников. И вот в соревнованиях он сделался практически первым, оставалось сокрушить последнего соперника. Но Нуала в то время гуляла в саду и случайно сильно поранила ногу о колючку куста роз. Внезапная боль прорезала голень Нуады, и он нелепо проиграл. Отец же запретил обрушиваться с гневными тирадами на сестру, которая смиренно ждала всех возможных обвинений за свою, как она считала, оплошность.
«Не трогай ее! Пусть у нее нет силы воина, зато она читает в душах», — осадил тогда норовистого принца Балор. Нуала… Слишком кроткая, слишком добрая! Как и отец, слишком спокойно принимала неизбежность, не желая добиваться победы любой ценой. В отличие от Нуады, который не задумывался, что уже погубил одного элементаля. Ныне он намеревался бросить на произвол судьбы зубных фей, считая их разменной монетой в достижении великой цели. Так за кого он все-таки сражался?
— Я ждал почти две тысячи лет! — огрызнулся Нуада, рассекая воздушные потоки полетом глефы. Он легко оправдывал любое свое действие долгим ожидание и тем, что на войне не обходится без жертв. Образ Нуалы растаял, как предрассветный туман, как дым дотлевшего костра.
— Ты пойдешь против своего отца? — взывал Эльф, но лишь будил новую ненависть, потому что Нуада воскликнул:
— Он предал меня! Как и ты, как и все, кто поддержал перемирие. Я один предвидел, что эти твари сделают с нашим миром. Они не заслуживают пощады, как и все им сочувствующие!
«Балор… Бедный старик, которому суждено пасть от руки собственного сына. Все идет именно к этой развилке событий. Каждая фраза, каждое действие — как предвестник бури» — Сумеречный отчетливо созерцал, как в совсем недалеком будущем мятежный принц прибывает в тайное подземное убежище короля, требуя отдать фрагмент короны. Разумеется, Балор отказывался, тогда озлобившийся сын беспощадно уничтожал всю стражу и без колебаний протыкал мечом дряхлого старика на троне. Король превращался в камень, так наставала смерть эльфов этого мира. И пока изваяние не рассыпалось пылью, еще читалась безграничная тоска и сожаление на испещренном морщинами лице старца. Несмотря на все злодеяния и изгнание, он бы не посмел причинить вреда своему сыну, а последний — посмел. Слишком скоро, отчего Сумеречный видел все, как наяву. Чудовищно! Нуада, защищал ли он правду какой-либо из сторон? За кого бился, оправдывая себя великими целями?
Эльф с ненавистью набросился с клинком, давая волю безумному крику ярости. Но Нуада парировал удар со скучающим видом, словно только и ожидал такого развития событий.
— Остановись! Остановись! — бессильно рычал Сумеречный, вновь сливаясь воедино со стремительно мелькающим лезвием меча.
Но Нуада отбивался с неохотой, больше отступал, точно экономил силы для иных сражений. Сумеречный ощутил, как от наползавшего отчаяния прорывается тьма в его сердце, подогревая все пороки. Она требовала взять реванш, он ненавидел противника за гордыню, и постепенно темное облако заполоняло сорняками сад мятущейся души. От ее шевеления по стенам пополз иней, тролль в панике оторвал лапы от колонны, из-за которой с любопытством наблюдал за поединком.
— Ты думаешь, я послушаю? Думаешь, ты имеешь право мне приказывать? Ты, предавший всех нас. Убирайся! — Теперь и принц буквально дрожал от гнева.
— Не губи себя… Не губи сестру! — сцепил руки Сумеречный в умоляющем жесте так, что побелели костяшки, опуская оружие. Он откинул свой мрак на периферию сознания, подавляя его смирением и милосердием, даже к тем, кто его не заслуживал. Иней исчез, вновь зажглись редкие лампы, где-то тронулся поезд, разбрасывая искры.
Нуада же, пользуясь случаем, с наслаждением решетил видимость тела бессмертного бессчетными ударами клинка. Разлетались ошметки плоти и развороченной кольчуги, хотя пробить ее для обычного мечника почти не представлялось возможным. Ярость принца не ведала границ, точно он отгонял навязчивое наваждение, закрывая врата сознания для любых угроз и просьб. Но в какой-то момент глубоко вдохнул, с озлобленным присвистом выдохнул и с презрением отошел от Сумеречного, который печально глядел в никуда, застыв на месте.
— Не губи себя, не губи Нуалу! Она не заслужила, она ничем перед тобой не виновата, — только проговорил Эльф, терзаясь не ранами, а тем, что паутина вероятностей лопалась и свивалась из сети в прямую нить невмешательства. Еще оставалось несколько вариантов, но ничтожно мало, и сердце затопляло гнетущее бессилие.
— Прощай! — тихо отвечал Сумеречный, пока тело его исчезало, превращаясь в образ черного ворона, что с протяжным птичьим возгласом рассекал крыльями затхлый подземный воздух.
— С сестрой что-нибудь придумаю, лишь бы ей самой не взбрело в голову погубить нас, — фыркнул вослед Нуада, отмахиваясь, словно от назойливой мухи. Да и все слова Эльфа достигали его разума не больше, чем дребезжание крыльев насекомого.
Принц небрежно стряхнул с клинка кровь противника, но вскоре она сама исчезла, стирая все следы пребывания незваного гостя. И более ничто не мешало Нуаде в осуществлении тщательно проработанного плана. Он ждал слишком долго возвращения отданного людям осколка короны. Еще предстояло сокрушить собственного отца, чтобы забрать второй фрагмент. И мысль об отцеубийстве не вызывала ни сожалений, ни угрызений совести. Не осталось ничего, абсолютно ничего от сожженного веками прошедшего.