- Селям, Магомет!.. Здравствуй, Антонас!
Богдан:
- Що ж, панство, можливо буты спочинать? От мусульманского центра- е, от литовского - е, у русских ниякого центра нэма, Петька будэ тут за усю Московию. А у нас, щирых украинцев, руки завсе на ножах, тильки свистни!
плотничий стук - отдаленным фоном.
КРУПНЫМ ПЛАНОМ, ИНОГДА ПЕРЕМЕЩАЯСЬ, ОБЪЕКТИВ ПОКАЗЫВАЕТ НАМ
то двух, то трех из пяти. Эпическое лицо кавказского горца Магомета, доступное крайностям вражды и понимания (он уже очень не молод). Смуглого стройного литовца Антонаса - какими бывают они, будто сошедши с классического барельефа. Румяного самодовольного Богдана. Климова. Страстно говорящего Гая:
- Друзья! Вы видите - до какого мы края... Нас доводят голодом, калечат в карцерах, травят медью. И собаками травят. И топчут в пыли. Срока наши не кончатся никогда! Милосердия от них...? - никогда! Мы тут новые, но десять поколений арестантов сложили кости в этой пустыне и в этих рудниках! И мы - тоже сложим! Если не поднимемся с колен! МГБ нас как паук оплело, пересеяло нас стукачами большими и малыми. Мы потому брюхом на земле, что сами на себя каждый день и каждый час доносим начальству. Так какой же выход? Чтоб мы могли собираться! Чтоб мы могли говорить! Чтоб мы жить могли! Выход один:
Лицо Гая. Он страшен.
- Н о ж в с е р д ц е с т у к а ч а!
Магомет. Литовец. Климов. Бандеровец.
Да это трибунал!
...Пусть скажет нам Бог христианский, Бог мусульманский, Бог нашей совести - какой нам оставили выход другой?!
Они воодушевлены! Их тоже уже не разжалобишь!
...Не сами ли стукачи поползли за смертью?!..
ЗАТЕМНЕНИЕ.
музыка возмездия!
В серых тревожно шевелящихся клубах - экран. Меж них в середине - беззащитная, равномерно дышащая грудь спящего. Сорочка с печатью "Лагерь N..."
Кромка одеяла.
И вдруг взметается (крупная) рука с ножом.
Удар в грудь! - и поворот дважды.
Снова взлет руки. С ножа каплет кровь. И струйкой потекла из раны.
Клубится, клубится экран, как дым извержения.
Удар!! - и поворот дважды!
и в музыке эти удары!
Взлет руки. Она исчезла. Серое и красное на экране.
протяжный болезненный человеческий крик:
- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а...
Клубы расступаются. Виден весь убитый, лежащий на нижнем щите вагонки. И кровь его на груди, рубашке, одеяле.
И вокруг - еще спавшие, теперь в испуге поднимающиеся с вагонок люди
от крика:
- А-а-а-а...!
Комнатка - на семь тесно составленных вагонок. За обрешеченным окном - темно.
Это кричит - старик-дневальный в дверях, обронив швабру и мусорный совок. Это он первый увидел убитого и криком поднял спящих. Теперь, когда он не один перед трупом,
крик его стихает.
Все молча смотрят на убитого. Непроницаемые лица. Жалости нет.
ШТОРКА.
В той же комнате. Все - так же. Перед трупом стоит Бекеч. Два надзирателя. Режущим взглядом обводит Бекеч
- И ни-кто? Ниче-го? Не видел?!
заключенных. Они:
- Мы спали... Мы спали, гражданин начальник...
Дневальный
- Только подъем был! Гражданин надзиратель только барак отперли! Я за шваброй пошел. Прихожу, а уж он...
Бекеч сощурился.
- Тебя-то я первого и арестую! Ты мне назовешь, кто не спал!
КОРОТКОЕ ЗАТЕМНЕНИЕ.
те же серые клубы по экрану. та же музыка возмездия.
И тот же взмах руки с ножом. Вынутый нож кровоточит.
ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
Больничная палата, ярко освещенная. За обрешеченным окном темно. На пятерых койках - больные. С шестой выносят на носилках тело.
Голос:
- В операционную! Быстро!
Тело вынесли, и Бекеч спиной своей прикрыл за носильщиками дверь:
- И вы?! То-же-ска-жете-что-не-ви-дели?!..
вонзающимся взглядом озирает он
оставшихся оцепеневших больных в своих койках.
...Не слышали, как здесь убивали? Десять ножевых ран - и вы хрипа не слышали? Тумбочку опрокинули,- а вы спали?
Больные - при смерти от страха, но не шелохнутся. Глаза их остановились. Еще раньше остановились, чем пришел Бекеч их пугать.
Крик Бекеча возносится до тонкого:
- Спали?! Одеялами накрылись, чтобы не видеть?
ШТОРКА.
Операционная. Врач с седыми висками из-под белой шапочки. Сосредоточен на работе. Его молодой помощник (больше виден со спины).
Очень тихо. Редко, неразборчиво - команды хирурга.
Операционный брат четко, поспешно, беззвучно выполняет приказания. У окна стоит Бекеч, следит пристально. Белый халат внаброску, поверх его кителя.
Хирург чуть поворачивается в сторону Бекеча. Негромко:
- Он умирает.
Бекеч порывается:
- Доктор! Очень важно! Хотя бы полчаса сознания! Десять минут! Чтобы я мог его допросить! - кто убийца?
Хирург работает.
Неразборчивые команды. Иногда - стук инструмента, положенного на стекло. Тишина.
Хирург наклонился и замер.
Выпрямился. Бесстрастно:
- Он умер.
ШТОРКА.
В предоперационной - хирург и его помощник. Они уже сняли маски, расстегивают халаты. Видны номера у них на груди.
Молодой увлеченно:
- Галактион Адрианович!.. Простите мою дерзость, но во время операции мне показалось, что вы могли бы... Почему вы не...?
И шапочку снял хирург. Уважение и доверие внушает его бесстрастное лицо. К такому - без колебания ляжешь под скальпель.
Посмотрел на собеседника.
В сторону вниз.
Опять на собеседника:
- Сколько вы сидите, Юрочка? Молодой врач:
- Два года. Третий.
- А я - четырнадцать. Я - четырнадцать...
Пауза.
ШТОРКА. ШИРОКИЙ ЭКРАН.
Гул многих голосов. Это гудит строй арестантов.
Здание барака со светящимися обрешеченными окошками, и еще два ярких фонаря над его крыльцом.
Спинами к нам - заключенные. Темные спины, построенные по пять перед тем, как их загонят а барак. Сзади сплошали, не построились, разброд.
Еще сзади к ним подкрадывается надзиратель-"морячок".
Вдруг взмахивает короткой плеткой и по шее одного! другого!
Крик ужаленных.
Все бросаются строиться... "Морячок" смеется. У него истеричный смех, и все черты истеричные.
И там, на крыльце, под фонарями, смеется кто-то маленький с дощечкой в руке:
- Давай их, надзиратель! Давай их, дураков!
МЫ НЕСЁМСЯ К НЕМУ
над головами строя. Это - Возгряков, старший барака. Он трясется в полубеззубом смехе. И карандашом стучит по фанерной дощечке:
- Ну, разбирайся! А то запрем барак и уйдем. Будете тут стоять!
Первые ряды, как видны они с крыльца Возгрякову. Молодой мрачный ингуш раздвигает передних и продирается вперед. Омерзение на его лице.
Возгряков:
- Ты куда? Тоже плетки...?
- Но ингуш с ножом!!
На мгновение - Возгряков. Ка-ак..?
И ингуш с ножом, взлетающий по ступенькам. На нас!
Все завертелось: Возгряков!
Ингуш! Взмах ножа!
Все перевернулось!
хрип. Топот. Стук упавшего тела.
Труп Возгрякова на ступеньках навзничь, головою вниз. Безобразный оскал застыл на лице. Глаза- открыты. С бельмом один. Под ухом - кровь. В откинутой руке он так и зажал счетную дощечку.
Арестанты сплотились вокруг крыльца. Вот они, сжатым полукольцом, одни головы да плечи стиснутые. И друг через друга, друг через друга лезут посмотреть на убитого (он лежит ниже и ближе экрана). Весь экран - в лицах.
Любопытство. Любопытство. Отвращение. Равнодушие.
Больше ничего.
И вдруг, расступясь, все разом подняли глаза...
на ингуша. Он с крыльца острым взглядом кого-то еще увидел в толпе. И поигрывает ножом. Напрягся к прыжку вниз.
Там надзиратель-"морячок" отбегает задом от толпы, пятится, как собака от кнута.
Но не его ищет ингуш!
Вон кто-то метнулся из толпы и побежал прочь. Черная фигурка заключенного, как все.
И ринулся за ним ингуш!! Ему кричат вдогонку:
- Хадрис! Хадрис!
Шарахнулся в сторону "морячок". Хадрис пробежал мимо.
Убегает жертва.