Выбрать главу

Гонится Хадрис.

И МЫ ЗА НИМИ!

Пересекли ярко освещенную пустую "линейку".

Через канавку - прыг!.. Через канавку - прыг!..

Вокруг барака!.. За столбы цепляясь, чтобы круче повернуть!

На крыльцо!.. В дверь!..

ЭКРАН СУЖАЕТСЯ ДО ОБЫЧНОГО.

По коридору!

На двери надпись: "Старший оперуполномоченный".

Убегающий толкнул плечом. Заперто. И - мимо!

Ждать некогда!

Двери... Двери...

Надпись: "Начальник лагерного пункта". Толкнул.

Подалась. Вбежал.

Но закрыть не успел - и Хадрис туда же!

Кабинет, В глубине за столом - брюзглый майор (что сидел у прораба) в расстегнутом кителе. Вскочил:

- Как?! Что?..

И заметался, увидев

нож, поднятый Хадрисом за головой.

Медленно наступает Хадрис по одну сторону продолговатого стола заседаний, ногами расшвыривая стулья.

Убегающий стукач - вокруг стола майора и цепляется за майора:

- Спасите меня! Спасите, гражданин начальник!

Между ними - опустевшее кожаное кресло майора.

Майор отрывает от себя руки стукача:

- Да пошел ты вон! Да пошел ты вон!

и отбегая другой стороной стола заседаний, поднял руки:

- Только меня не трогайте, товарищ! Только меня не...

В круглом кресле майора запутался стукач, ногами не протолкнется мимо стола:

- А-а-а-ай!

последний крик его перед тем, как рука Хадриса наносит ему верный удар в левый бок.

Только этот один удар. И вынул нож.

И в кресле начальника лагеря - мертвый стукач.

А Хадрис возвращается, как пришел.

Перед ним - открытая дверь в коридор. Майор убежал.

Хадрис выходит в коридор. Пусто. Медленно идет, читая надписи:

"Цензор"

"Начальник Культурно-Воспитательной Части"

"Старший оперуполномоченный". Толкает дверь. Открыл. Вошел.

В комнате кричат по телефону:

- Всех свободных вахтеров - сюда! И вызовите конвой по тревоге!

- Это кабинет с агавой, где мы уже были. По ту сторону стола трое. Загораживаются.

Это майор звонил (все также расстегнут китель, волосы растрепаны) - и бросает трубку

мимо рычажков.

Рядом - старший лейтенант со стулом в руке (они в зоне без пистолетов)

и истеричный "морячок". Дергается, размахивая плеткой:

- Не подходи! Не подходи!

Но Хадрис очень спокойно подходит.

Он несет кровавый нож на ладони и сбрасывает его перед собой.

стук ножа о стекло.

- Это были два очень плохие люди,

тихо говорит Хадрис. Он уже никуда не торопится, стоит прямой, с достоинством.

Накровянив, нож лежит на столе, на стекле. Его хватает

"морячок". Те трое позади стола как за баррикадой. Старший лейтенант:

- Кто послал тебя? Кто тебя научил??

Хадрис поднимает глаза к небу. Очень спокойно:

- Мне - Аллах велел. Такой предатель - не надо жить.

МЕДЛЕННОЕ ЗАТЕМНЕНИЕ.

порывистый стук.

Распахивается та же дверь. Высокий Абдушидзе вбегает согнутый. Где его щегольство и самоуверенность? Он умоляет, извивается - на том месте, где недавно стоял Хадрис;

- Гражданин оперуполномоченный! Спасите, меня зарэжут! Спасите! В пастели рэжут, на ступеньках рэжут,- я не могу там жить! Я вам па-совести служил - спасите меня!

Старшему лейтенанту - он был один в кабинете - некуда спешить. Заключенные режут заключенных, под начальством земля не горит.

- Я не совсем понимаю, Абдушидзе,- как же я тебя спасу? В другой лагерь отправить - у нас этапов не намечается. Здесь у себя на стуле посадить - не могу, мне работать надо.

Абдушидзе - почти на коленях, когтит себе грудь:

- Гражданин старший оперуполномоченный! На адну ночь в барак не пойду! Меня знают! Меня убьют! Посадите меня в БУР! Заприте замком! Там не тронут!

- Удивился старший лейтенант:

- Вот как?..

Рассеянная улыбка. Водит пальцем по долгому листу агавы.

...Это идея. И ты согласен добровольно там сидеть?

Голос Абдушидзе:

- Жить захочешь - куда не полезешь, гражданин старший оперуполномоченный...

Набирает номер телефона:

- Начальник тюрьмы? Слушай, какая у тебя самая сухая теплая камера?.. Так вот эту шестую ты освободи. И пришли ко мне взять одного человечка...

ШТОРКА.

Кабинет Бекеча. Добродушный доносчик С-213 со слезами:

- Гражданин лейтенант! Еще день-два они понюхают и поймут, что полыгановских - продал я... А я у матери - один сын. И срок скоро кончается...

Плачет. Бекеч остановился в резком развороте:

- Дурак! На что ты мне нужен в тюрьме? Сейчас ты - сила, ты кадр! А в тюрьме - дармоед. Что мне тебя - для бесклассового общества оберегать?

Плач.

Неподвижная голова Бекеча, как он смотрит вбок, вниз, на плачущего. По его энергичным губам проходит улыбка:

- Ну ладно. Иди в барак и жди. Через час после отбоя придут два надзирателя и тебя арестуют. Строй благородного! Еще с тобой поработаем!

ЗАТЕМНЕНИЕ. ИЗ НЕГО - ШИРОКИЙ ЭКРАН.

Почти во всю его длину лежит на нижнем щите вагонки грузный крупный мужчина. Он - в перепоясанной телогрейке, в ватных брюках и сапогах (редкость среди заключенных). Его нога, дальняя от нас, закинута на раскосину вагонки, ближняя, чтобы не на одеяло, свешивается в проход.

Он - не на спине, а немного повернут к нам, и мы узнаем его это тот "полковник", который нес трубу. Он говорит лениво, веско, абсолютно:

- Хре-еновина все это, м-молодые люди. Романтический бандитизм. Корсиканская партизанщина. У меня немалый военный опыт, но и я не могу представить, с какой стороны эта междоусобная резня приблизит нашу свободу?

Он говорит - Федотову, сидящему через проход на постели около Мантрова. Тот лежит и слушает. Федотов порывается:

- Полковник, я вам скажу!..

Но с таким собеседником не поспоришь, он давит:

- Да нич-чего вы мне, стьюдент, не скажете! Может быть, режут стукачей, а может быть - достойнейших людей? Кто это фактически докажет - стукач? не стукач? Вы при его доносе присутствовали? Нет! Откуда ж вы знаете?

Мантров приподымается, впивается пальцами в плечо Федотова.

Впервые мы видим его потерявшим самообладание:

- Полковник прав! А за что зарезали повара санчасти? За то, что он бандеровцам отказал в рисовой каше? Палачи! Грязные средства! Это - не революция!

Голос Федотова дрожит:

- Вы меня в отчаяние приводите! Если так...

Полковник:

- Вы - юноша, очень милый, чистый, очевидно - из хорошей семьи, и вы не можете быть сторонником этих бессмысленных убийств!

Федотов быстро переклоняется к нему и шепчет:

- А что вы скажете, если я сам, сам принял в них участие?!

Полковник, колыхаясь от смеха:

- Ха-ха-ха! Так не бывает! Рука, державшая перо, не может взять кухонного ножа!

- Но Лермонтов владел и кинжалом!..

- Вы-выходи на развод!!

громко орет в дверях надзиратель, тот черночубый, угреватый, читавший приговор девушкам.

Шум общего движения, ворчание, скрип вагонок. И уже первые зэки идут на выход мимо надзирателя,

Вид с крыльца. Свинцовое утро. Ветер. Небо с низкими быстрыми тучами. От крыльца к линейке тянется поток арестантов. Все они - уже в ватном, потертом и новом, больше - сером, иногда - черном. И летних картузиков ни на ком не осталось, а - матерчатые шапки-"сталинки".

Идут на развод, но многие сворачивают в сторону - туда, где стоит газетная витрина с крупным вылинявшим заголовком "ПРАВДА". Вокруг этой "Правды" - толчея, не пробиться.

И МЫ ТАМ,

через плечи смотрим, читаем меж голов - листовку:

марш освобождения!!

ДРУЗЬЯ!

Не поддавайтесь первому угару свободы!

Стукачи дрогнули, но хозяева - в креслах.

Они плетут нам новые сети. Будьте едины!

В о т н а ш и т р е б о в а н и я:

1. Свободу узникам БУРа!

2. Отменить карцеры и побои!

3. На ночь бараков не запирать!

4. Восьмичасовой рабочий день!

5. За труд - зарплату!

Бесплатно больше работать не будем!

Тираны! Мы требуем только справедливого!!

Федотов сам не свернул, но с улыбкой смотрит, как сворачивают к газетной витрине.