— Вы были в кузове грузовика, — обратился я к кудрявому. — Как реагировали товарищи на убийство Яны?
— Когда грузовик остановился, большая часть охранников спустилась на землю, наверху нас осталось лишь несколько человек. Арестованные начали переговариваться между собой. Один из них, с длинными волосами, сказал: «Товарищи, спасения нет. Так не будем же унижаться и молить врага о пощаде. И молчание есть борьба!» Потом другой, совсем молоденький, громко крикнул: «Вы убьете нас, но победа будет на нашей стороне! Ваши дни сочтены, Красная Армия уже близко!» Помню, кто-то сказал, что парнишка тот был из Бургаса.
Бывший жандарм продолжал что-то рассказывать, но я уже не слышал того, что он говорил. Вспомнились последние слова Димчо, произнесенные им за несколько минут перед тем, как его увели навсегда. «Большинство из нас несовершеннолетние. Так что расстреливать нас никому и в голову не придет», — шепнул мне он. Димчо был самым молодым из двадцати трех арестованных, включенных жандармами в список смертников. У него было худенькое и нежное, совсем мальчишеское лицо, до которого еще не дотрагивалась бритва. Но у этого хрупкого юноши нашлось достаточно сил и мужества, чтобы в последние минуты своей жизни, на пороге неминуемой гибели, вести себя так, как подобает непобежденному борцу и мужественному патриоту. Из рассказа бывшего жандарма я понял, что именно Димчо гордо и презрительно бросил в лицо палачам слова о скорой победе Красной Армии и крахе монархо-фашистской власти в Болгарии.
Постояв еще немного на месте гибели Яны, я направился туда, где ненасытные убийцы срывали одежду со своих жертв. До моего сознания стали доходить слова бывших жандармов, шедших следом за мной.
— Совсем не там, — доказывал человек со шрамом. — Он все время стоял здесь, я прекрасно помню, потому что разговаривал с ним.
— Ошибаешься, — горячился кудрявый, — я сам отвел его к тому месту, где раздевали арестованных.
— О ком речь? — поинтересовался я.
— О старике Борукове, о бае Йордане, — ответил человек со шрамом. — Он одним из первых спустился из кузова на землю. Но Дончев приказал не трогать его пока. «Пусть посмотрит, как прикончим его сынка с дружками, — сказал подпоручик. — А там и до него очередь дойдет». И я совершенно уверен, что бай Йордан до самого конца находился возле грузовика.
— Запамятовал ты, как все было, — оборвал его кудрявый. — Вначале старик Боруков действительно стоял возле грузовика, там, где горели два керосиновых фонаря. Когда он увидел среди жандармов лесного объездчика Димо Кирова, то окликнул его: «И ты, оказывается, здесь, Димо. Были мы с тобой оба лесными объездчиками, один хлеб ели, да, видно, так я тебя и не раскусил — ты вон каким оказался». «Кто меня спрашивал, не по своей воле я тут. Приказали — и все!» — смущенно ответил Киров и поторопился отойти прочь. Когда подошла очередь Райо Борукова, то вместе с ним повели и отца. Я был в числе тех, кто их конвоировал. Пока шли, услышал, как старый Боруков сказал сыну: «Не уберег я тебя, сынок… Но и ты ошибся… Не следовало ходить в тот дом». «Виноват я, отец, что не послушал тебя», — ответил ему Райо. Что они имели в виду — не знаю. Когда подошли туда, где раздевали арестованных, фельдфебель Мутафчиев тщательно осмотрел одежду обоих, затем развязал им руки, и они сами разделись. Вновь увидев проходившего поблизости Кирова, бай Йордан окликнул его: «Димо, расскажи обо всем старухе… Может, когда поставит свечку за нас». Киров ничего не ответил, поспешил в сторону грузовика и исчез в темноте. В это время к нам подошел и принялся нас распекать подпоручик Дончев: «Сказал же вам — оставить старика напоследок, пусть пока полюбуется!» Что было после, я не видел, так как вернулся к грузовику.
О том, что было после, рассказал на заседании Народного суда бывший полицейский, а позднее жандарм Христо Желязков, принимавший участие в расправе над патриотами: «Прежде чем мертвых зарыли, я подошел к краю могилы. В этот момент к яме подтащили какого-то пожилого, довольно полного человека. Ему приказали сесть на край ямы лицом к убитым. Раздалась автоматная очередь, и он свалился вниз, на трупы других расстрелянных».