— Это ему ты просил помочь после Девятого Сентября?
— Да, ему. Но речь шла не об оправдании, а лишь о том, чтобы ему не приписывали того, что он не совершал.
— Понимаю. Остался ли ты удовлетворен приговором, вынесенным Павлу?
— Да, он получил то, что заслужил.
Что-то заставило меня остановиться у дома Павла. Уловив мое замешательство, приятель заторопился наверх по деревянной лестнице. Пока ждал его, испытывал странное чувство — через тридцать пять лет мне предстояло встретиться с одним из тех, кто когда-то присвоил себе право стрелять в каждого из нас.
И вот этот человек стоит передо мной. Наши взгляды встретились. О чем он думает? Наверное, и его беспокоило то же самое, что и меня. Пристально, не отводя глаз, смотрели мы друг на друга и молчали. Его лицо было неестественно бледным. На лбу — капли пота. Приятель попытался разрядить обстановку:
— Может, перейдем к делу?
— Разумеется, займемся делом, — оживился Павел.
— Тогда давайте пройдемся и поговорим, — предложил я.
Не дожидаясь ответа, я вышел на улицу. Павел и мой приятель последовали за мной.
Приятель пытался завязать разговор то на одну, то на другую тему. Стремился, так сказать, прощупать почву. Он делал все возможное, чтобы оттянуть неприятный разговор. Мы же по-прежнему молчали. При этом меня не покидало чувство, что, пока я обдумываю, с чего начать разговор, чтобы узнать от Павла как можно больше о массовых убийствах, он вновь и вновь мысленно взвешивает, что из известного ему рассказать мне, а о чем умолчать.
— По-моему, было бы намного лучше, если бы ты написал обо всем этом роман, — как можно непринужденнее сказал мой приятель. — Писать документальный очерк нелегко, все факты нужно выверять, придется учитывать мнения и показания многих людей. В общем, игра не стоит свеч. А вот роман — это совсем другое дело. Выведешь вымышленных героев, немного пофантазируешь. Так и для читателей получится интереснее.
— Никогда не писал романов, — прервал я разглагольствования приятеля, — да и вообще еще не решил, буду ли писать что-нибудь. Многое зависит от того, что нам расскажет Павел.
Я остановился и обернулся к Павлу. Наши взгляды снова встретились. Мне стало ясно, что он уже принял решение.
— От меня ничего не может зависеть, — торопливо заговорил Павел. — Если хочешь знать, о расстреле у села Топчийско я узнал уже после Девятого Сентября. И я возмущался, когда мне рассказывали об этой расправе. Так что не жди от меня подробностей, я их просто не знаю.
Мои нервы были напряжены до предела.
— Может быть, ты и об аресте Штерю Воденичарова ничего не знаешь? — невольно вырвался у меня вопрос, который лучше было бы не задавать. — Пошли, он все равно нам ничего не скажет, — обратился я уже к своему приятелю.
— А как же дело? Павел, ведь мне-то ты рассказывал о многом, так что же сейчас молчишь? Я же говорил, что твое имя останется в тайне.
— Выслушайте меня, — сдавленно произнес Павел. — Мне на самом деле мало что известно об этом расстреле. Моя совесть чиста: я никого не пытал и не убивал. Если хотите знать, скольким людям я помог! А сколько донесений сжег во время моих дежурств! Однажды даже спас группу нелегальных: предупредил их, и они избежали засады.
— Черев кого предупредил?
— Нет уже того человека, убили его.
— Так я и думал.
Мы шли молча. Павел устало шагал между нами. Время от времени он посматривал то на меня, то на моего приятеля. С его лица не сходила какая-то жалкая, виноватая улыбка.
— Давай зайдем в клуб, — прервав молчание, предложил мне приятель. — Выпьем немного, обговорим, что делать дальше.
— Ты же раньше и в рот не брал, — удивился я. — С каких пор начал пить?
— Сам знаешь, кто рано, кто поздно — каждый должен взять свое.
При прощании Павел протянул мне небольшой листок. Развернув его, я прочитал: «М. Я. — водитель грузовика, на котором везли ваших до Топчийско».