Однажды Михаил Дойчев поделился со мной:
— Моц уже около трех лет участвовал в антифашистской борьбе, но за все это время ему ни разу не довелось вступить в открытый бой с врагом. Перестрелка в Айтосе была его первым и последним сражением. Здесь, расстреляв по врагу все патроны, последнюю пулю он выпустил в себя, предпочтя смерть плену. Его могучим оружием были пламенная революционная поэзия и страстное слово агитатора. Однажды я пошутил: «Моц, к чему тебе пистолет? Только зря таскаешь лишнюю тяжесть». А он с усмешкой ответил: «Знал бы ты, Михаил, как чужда и ненавистна мне песнь пистолетов. Я воюю словом и стихами, чтобы поднять на борьбу трудовой люд, но если придется столкнуться с врагом в бою, то рука моя не дрогнет».
…Жандармы не знали, что оставшийся в тайнике Иван Ченгелиев мертв, и продолжали беспорядочную стрельбу. В это время из полуразрушенного дома во двор, собрав последние силы, выбрался тяжело раненный Тодор. Попросил напиться — никто и не подумал дать ему глоток воды. Протянул руки, чтобы сняли ненужные теперь наручники, — жандармы лишь рассмеялись, а Чушкин даже несколько раз ударил его прикладом автомата. Все это происходило в присутствии Русева и Косю Владева, которые позднее заявят Народному суду: «Там всем распоряжался начальник околийской полиции Милев».
— Что с партизаном, который спрятался в доме? — поинтересовался капитан Русев у своих подручных.
— Сейчас пошлем кого-нибудь проверить, — ответил Чушкин.
Так как жандармы опасались, что укрывшийся в доме партизан все еще жив и может оказать сопротивление, решено было послать туда сестру Ивана Ченгелиева. Ее муж Петр Станчев так вспоминал об этом:
— Атанас Манчев, пробежав по двору, скрылся в нашем доме. Вскоре стрельба утихла. Жандармы подозвали мою жену и велели ей пойти в дом и проверить, жив ли еще скрывшийся там партизан. Приказали также забрать у него оружие. И только потом в дом вошли жандармы. Атанас Манчев лежал на полу мертвый, в луже крови.
Операция закончилась. «Храбрые вояки» капитана Русева вытащили во двор тела Атанаса Манчева и Ивана Ченгелиева и положили их рядом с умирающим Тодором Ченгелиевым. Три окровавленные жертвы лежали у ног начальника третьего батальона жандармерии, о котором позднее кое-кто из его бывших приятелей и подчиненных напишет: «Добрый был человек…»
В этот момент, весь в пыли от долгой дороги, примчался на мотоцикле Тодор Стоянов. На этот раз он опоздал — все уже было кончено без него. Некого было избивать, пытать, расстреливать, нечего поджигать и разрушать. Но разве поручик Стефанов мог «обидеть» своего верного связного, разве мог оставить его без причитающейся награды за расправу над партизанами? Нет, следовало подыскать «работу» и для Тодора Стоянова! В голове поручика родилась и нашла благосклонное одобрение капитана Русева идея тут же, на месте, не откладывая, расстрелять за укрывание партизан мать братьев Ченгелиевых.
Тетушка Каля, убитая горем и потрясенная до глубины души, нашла приют в доме своей дочери. Она все еще не могла поверить, что двое ее сыновей лежат мертвые во дворе их собственного дома. Здесь ее и нашел Тодор Стоянов.
«Дом горел, подожженный жандармами, — писал он позднее в своих показаниях. — Во дворе лежали три трупа. Увидев меня, поручик Стефанов велел мне разыскать и привести мать братьев Ченгелиевых».
Затем Тодор Стоянов отвел тетушку Калю в глубь двора, к тайнику, под предлогом того, что она должна что-то показать ему. С ним увязался и Драгия Янков с налившимися кровью глазами, считавший несправедливым, чтобы только что прибывший Тодор Стоянов хоть в чем-то обошел его. Вынужденный «уступить» распаленному уже пролитой в тот день кровью палачу, Тодор Стоянов позднее вспоминал: «Драгия Янков втолкнул приведенную мною женщину внутрь тайника и застрелил ее. Я в Айтосе никого не убивал».