Наконец она выпустила из рук блокнот и обернулась.
Алан стоял рядом, губы сжаты, чувственный рот превратился в узкую полоску. А глаза! Боже милостивый! В них не было ничего, кроме неистовой враждебности.
Толпа затихла. Казалось, немая сцена продлится целую вечность. Алан молча смотрел на Лиз тяжелым взглядом, словно у него в душе боролись противоречивые чувства.
Она шагнула было вперед, чтобы обнять его, но ненавидящие глаза приказали ей остановиться.
— Добрый вечер, Алан, — отважно улыбнулась Лиз. — Видишь, все ждали только тебя.
Мышцы бронзового лица напряглись, и ей показалось, что сейчас он улыбнется в ответ. Но вместо улыбки в гнетущей тишине раздались слова:
— Сожалею, Лиз. Ничего не получится. Все кончено.
Глава 2
23 июля 1988 года
Мэйн-стрит казалась вымершей. Солнце жадно вылизало тротуары огненным языком, и единственным звуком, доносившимся из окон немногочисленных работающих учреждений, был монотонный шум кондиционеров. Окна закрытых галерей, ювелирных и антикварных магазинов безучастно взирали на пустынную улицу. Смятый клочок бумаги, подхваченный порывом горячего ветра, лениво поднялся в воздух и аккуратно лег на верхушку пальмы, лентовидные ветви которой свисали, казалось, прямо с раскаленного неба.
Жара началась в конце апреля, но тогда она была как мягкое пианиссимо далекой песни, а сейчас каскады фортиссимо обрушивались на головы редких прохожих, загоняя их в уютную тень и прохладу домов.
Лиз сидела за столом в своем личном кабинете, где безостановочно работали мощные кондиционеры, поддерживая вполне комфортную температуру.
Обстановка комнаты свидетельствовала о процветании галереи и ее хозяйки. На полу мореного дуба лежал ковер мягких пастельных тонов, вытканный умельцами из племени навахо. В уютном уголке у окна, выходящего в сад со скульптурами, стояли диван от Миса ван дер Роэ и два барселонских кресла. Стены кабинета украшали картины из личной коллекции Лиз — Шнабель, Ротко, Вархоль, Горман, Шолдер, Ли и несколько холстов Алана. Картины приобретались по сходным ценам в течение десяти лет и превосходно смотрелись на фоне молочно-белых стен.
— Проклятие, взгляни на это. — Лиз с отвращением швырнула на пол сложенный лист. Если бы она верила в приметы, то, несомненно, решила бы, что вскоре ее ждет какое-то несчастье. На глянцевой бумаге было рельефно отпечатано приглашение, а на вкладыше — цветные репродукции картин и скульптур, которые будут представлены на гала-выставке, приуроченной к десятилетию картинной галереи Лиз.
Рик Мейсон в великолепном летнем костюме от Армани, спокойный, хладнокровный, мгновенно подался вперед, успев поймать приглашение, прежде чем оно коснулось пола.
Лиз заметила, как расширились от удивления глаза помощника.
— Тут есть одна забавная деталь. — Рик вернул ей приглашение, и она снова пробежала текст, не веря тому, что читает.
ЛИЗ КАНТ[3]
имеет честь пригласить Вас
на гала-выставку,
посвященную десятилетию…
— Может, кто-то из конкурентов и пишет мою фамилию именно так, но мне еще ни разу не случалось видеть, чтобы ее перевирали подобным образом, да к тому же в трех тысячах экземпляров. Такие приглашения, как правило, оказываются в мусорных корзинах.
Лиз покосилась на белоснежный картон, который час назад доставили из типографии, и застонала.
— Не могу поверить, что никто не заметил ошибки. А я не удосужилась взглянуть на сигнальный оттиск.
— Людям свойственно ошибаться, Лиз. Разумеется, эту работу мы оплачивать не будем. Типография переделает заказ. Стоит ли расстраиваться?
— Просто ты не знаешь этот бизнес так, как знаю его я. Сплетни, грязные инсинуации — обычное явление в нашем кругу. История с приглашениями наверняка уже ходит по Скоттсдейлу, а сегодня вечером о ней узнают и в Манхэттене.
Она замолчала, осознав, что Рик не может понять ее чувства.
Избрав на втором курсе колледжа историю искусств, Лиз мечтала стать знаменитым дилером произведений живописи. Десять долгих лет она отказывала себе во всем, пока не собрала достаточно денег и не открыла собственную галерею. Да и потом ей приходилось работать по семьдесят — восемьдесят часов в неделю, чтобы упрочить свой успех и успех художников, которых она представляла.
Но для Лиз это были муки рождения желанного ребенка. Она наслаждалась, неся красоту в мир, который день ото дня становится безобразнее, где благоденствуют преступники, где господствует ничем не оправданная нищета. Юбилейная выставка должна стать венцом ее усилий, грандиозным событием, о котором напишут ведущие искусствоведческие журналы.
3
В приглашении вместо фамилии Kant было напечатано Kunt, что произносится так же, как слово Cunt, обозначающее ругательство (прим. пер.).