Отъезжая от галереи, Рик искоса взглянул на ее профиль. Да, ничего не скажешь, хороша. Лицо спокойное, хотя в позе чувствовалась какая-то напряженность. Вероятно, неудачный вечер ее здорово расстроил, зато Рик возносил богам искусств благодарственные молитвы за провал выставки. Иначе он не получил бы Лиз и не имел бы никаких надежд оказаться сегодня ночью в ее постели.
По дороге они молчали, не пытались говорить даже о пустяках, чтобы хоть как-то сгладить неловкость. Ей, видимо, нечего сказать, да и его хорошо подвешенный язык на этот раз отказался ему служить. Когда они подъехали к дороге на Кемелбек Маунтин, Лиз нарушила молчание:
— Поезжай направо и вверх.
Рик знал, что она живет около горного заповедника, но ни разу у нее не бывал. На крутых поворотах свет фар рассеивался во мраке — впереди зияла пустота, внизу — бездна, на дне которой виднелись огни Феникса. Добравшись почти до вершины, Рик наконец увидел вырубленную в скале площадку для машин.
Лиз молча смотрела вперед. «Одно неосторожное слово, — подумал он, — и меня без сожаления пошлют куда подальше». Выйдя из машины, он по привычке погладил крыло любимого «порше», затем открыл дверцу и подал Лиз руку.
Глядя на Рика, она испытывала одновременно любопытство, отвращение и презрение, хотя он был весьма привлекательным мужчиной и в этой двусмысленной ситуации вел себя безупречно. И все же Лиз сомневалась, что может дать ему то, на что он рассчитывал.
Она протянула Рику ключи, и, едва он вставил их в замочную скважину, в доме тут же зажегся свет.
— Ненавижу входить в темное помещение, — объяснила Лиз, — поэтому в замок вмонтирован сенсор.
Интерьер дома оказался еще более изысканным, чем интерьер ее рабочего кабинета. Грубые балки поддерживали высокий потолок. Железная стена исполинской гостиной представляла собой окно, в которое был виден сверкающий огнями ночной город, раскинувшийся внизу. Мебель, сделанная на заказ фирмой «Брауншвиг и сыновья», стоила, вероятно, сумасшедших денег, не менее ценными выглядели и картины на стенах.
— Восхитительное гнездышко, — произнес Рик и внимательно посмотрел на Лиз. — Понимаю, ты сильно расстроена, а я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы воспользоваться твоей слабостью.
Лиз колебалась лишь долю секунды. Если отступать, то именно сейчас. Но злость на Алана пересилила.
— Шампанское в холодильнике, — нежно сказала она, — бокалы найдешь в буфете. А я буду ждать тебя в спальне.
Когда Алан вернулся из галереи, Хэнк мирно дремал перед телевизором, но от стука входной двери сразу проснулся.
— Я здесь.
Он протер глаза, сладко потянулся, но, взглянув на друга, понял, что настроение у того препаршивое.
— Ты рано вернулся, — осторожно начал Хэнк.
— Не было смысла оставаться дольше.
— Ты хочешь со мной поговорить?
Алан выключил телевизор и подошел к столу.
— Может, выпьем? — спросил он.
Хэнк кивнул. Наверное, произошло что-то очень плохое, можно сказать, ужасное. Он понял это по количеству спиртного, которое налил себе Алан.
— Я вел себя, как последний дурак, — бесстрастно произнес тот.
Пока Алан рассказывал, Хэнк молча слушал.
— Ну и куда ты теперь поедешь? — спросил он, когда рассказ подошел к концу.
— Понятия не имею.
Хэнк заметил в глазах друга то же затравленное выражение, какое было у него после возвращения из Вьетнама.
— Ты для меня, как сын, — продолжал навахо, — и я постараюсь дать тебе отцовский совет. Насколько я понял, между тобой и Лиз не произошло ничего страшного, все рано или поздно утрясется.
— Ты прав, это не может продолжаться вечно. Но и не может служить оправданием спектаклю, который я сегодня устроил.
Хэнк посмотрел на часы.
— Думаю, праздник уже кончился. Почему бы тебе не поехать в галерею и не обсудить все с Лиз? Я уверен, вы обо всем договоритесь.
Алан выпил виски и поставил рюмку на место.
— Ну что ж, сделаю еще одну попытку.
Голос его звучал твердо, но на душе было муторно. Сердце велело последовать совету Хэнка, а разум говорил, что это будет ошибкой. Если он вернется в галерею, Лиз может расценить это как слабость. Она слишком напористая, жестокая и честолюбивая. В начале их знакомства Алан восхищался этими чертами, считая, что они делают ее похожей на женщину из племени апачей — неистовую в битвах и верную до смерти. Затем он понял, что ей не хватает внутренней нежности, которая уравновешивала свирепость его соплеменниц.
— Поговорим, когда ты вернешься, — сказал Хэнк.
Алан впервые за вечер улыбнулся.