Отступив на несколько шагов и пристально глядя на холст, Алан стал ждать, когда в голову придет идея. Если бы у него сейчас спросили, что он собирается рисовать, Алан бы не смог ответить. Казалось, идеи зрели в глубинах сознания, а потом неожиданно распускались, как весенние цветы, дождавшиеся своего часа. Если он долго смотрел на холст, то постепенно возникала желаемая картина. Всякий раз, стоило Алану собрать инструменты и краски, случалось чудо, перед ним возникали чудесные видения, которые сами просились на полотно.
Художники по-разному объясняют феномен, названный профанами вдохновением. Арчер Гаррисон как-то сказала ему, что ее скульптуры уже существуют в глине, она просто убирает лишнее. Великий художник из племени навахо Четлахе Паладин говорит, что сюжеты ему подсказывают давно умершие художники, с которыми общается его дух. Но эти «как» и «почему» не играют никакой роли. Творческая энергия существовала во все времена и у всех народов.
Стоя перед мольбертом, Алан ощущал себя звеном в неразрывной цепи художников, начавшейся в каменном веке, когда великие мастера древности рисовали наскальные изображения и расписывали стены пещер, где их соплеменники укрывались от дождя и холода. Эти мастера нашептывали ему советы, ободряя и наставляя на путь истинного искусства. Если и существует атавистическая память, то носителями ее наверняка являются художники.
И вот свершилось. Сквозь ткань проступили очертания. Взяв в руку карандаш, Алан принялся за набросок. Он раскачивался, приседал, наклонялся в такт своим движениям, словно исполняя ритуальный танец. Делая общий контур, он откидывался назад, рисуя детали, почти утыкался в холст. Чудо произошло. На пустом месте возникла грозная фигура пожилого воина. В его рождении таилась несравненная радость, река, изливающаяся через кончик карандаша на полотно.
Через час набросок был готов, и Алан, глубоко вздохнув, положил карандаш. Теперь нужно оценить свое творение.
Воин стар. В чертах лица проглядывали усталость и благородство человека, не посрамившего в многочисленных битвах своей чести. Но чего-то не хватало. Чего-то главного, что сделало бы картину не просто портретом старого вождя апачей.
Внезапно Алан схватил карандаш, подбежал к холсту и вложил в руку старика бутон розы. Отступив, он снова посмотрел на холст, но уже и так понимал, что теперь рисунок можно считать законченным.
Он наполнил палитру охрой, жженой сиеной, цинковыми белилами. Для грунтовки он предпочитал именно эти цвета. Он работал с обдуманной яростью, полностью владея собой и своим талантом.
Через три часа грунтовка, придавшая картине замечательную глубину, была закончена. Алан полюбовался своим творением, и его охватило ликование. Золотые лучи полуденного солнца падали через слуховые окна на картину, рождая настоящее чудо. Вот оно, подлинное искусство. Для этого он и родился на свет. А эти галереи, дилеры, коллекционеры — чушь собачья и собачье дерьмо.
Ощутив необыкновенную полноту и осмысленность жизни, Алан бросил последний взгляд на картину и вдруг вспомнил, что с утра ничего не ел. Когда он вошел в кухню, Хэнк наливал себе в чашку кофе.
— Хочешь составить мне компанию? — вежливо спросил он, но в его тоне не было радушия.
— Еще бы. — Алан оглядел девственно чистую кухню. — А как насчет поесть?
— Сейчас сделаю такос.
— Замечательно.
Повернувшись к нему спиной, Хэнк занялся приготовлением.
— Я должен попросить у тебя прощения. — Алан заготовил речь еще утром, во время прогулки верхом. — Вчера вечером ты был прав, а я нет. Надеюсь, ты простишь мою вспышку.
— С чего это ты так заговорил? — спросил Хэнк, ставя на плиту сковородку.
— Я сам просил тебя стать моим дилером и теперь не имею права обсуждать твои решения. С этого момента я предоставляю тебе полную свободу.
— Ты уверен, что действительно этого хочешь? — Хэнк уложил на сковородку ломтики хлеба.
— Я вернулся домой, чтобы рисовать. Кроме того, настало время решать, как жить дальше.
— Что-то я тебя не понимаю.
— Понять несложно. У меня нет женщины с тех пор, как я расстался с Лиз.
— А какое это имеет отношение к нашему разговору?
— Я могу поддерживать с ней отношения лишь в том случае, если у меня появится другая женщина. Скоро мне стукнет сорок, пора жениться и заводить семью.
— Роман Де Сильва? Художник? — изумилась Арчер. — Почему же вы не сказали об этом раньше? Сразу?
— Всему, как говорится, свое время.
— Разве вы не понимаете, насколько я была удивлена тем, что вы буквально не даете мне прохода и все время преследуете меня?