Оба говорили одновременно, пытаясь объяснить, что же и почему произошло. Обняв и расцеловав их обоих, она подняла глаза на стоящего возле пикапа Сойера. Чарльз оставался в машине.
— Вы доставили людям массу хлопот, — строго сказала она детям. — Вам придется написать письма с извинениями всем, кто вас сегодня искал.
Скотт кивнул и опустил голову. Сьюзен последовала примеру брата.
— Извини, мам, — проговорил мальчик, — но мы не хотим переезжать в Фэрбенкс. Мы хотим жить тут.
— Мы все обсудим утром, в том числе и то, какое вы заслуживаете наказание, и оно не ограничится написанием писем. Понятно?
Дети опять кивнули.
— Сейчас идите и примите ванну — вы чудовищно извозились. Потом отправляйтесь в кровати. Завтра будет трудный день.
— Но, мам…
— Спокойной ночи, Скотт. Спокойной ночи, Сьюзен, — проговорила она, не обращая внимания на тон сына.
Понурив головы, дети отправились в дом. Эбби поглядела на Сойера и, глубоко вздохнув, подошла к нему.
— Сойер, у меня нет слов, чтобы отблагодарить тебя, — произнесла она, скрестив на груди руки, и неуверенно улыбнулась ему. Даже сейчас было трудно совладать с нестерпимым желанием кинуться к нему в объятия. Не случайно же инстинктивно именно о нем она вспомнила, когда пропали дети.
— Главное, все обошлось…
Они молча глядели друг на друга, не в силах сделать первый шаг.
Казалось, прошла вечность, прежде чем Чарльз высунулся из окна пикапа и кашлянул.
— Увидимся утром, не так ли? Эбби оторвала взгляд от Сойера и посмотрела на Чарльза.
— Да, утром, — повторила она, повернулась и пошла в дом.
— Тебе не помешала бы хорошая порция выпивки, — сказал Чарльз, когда брат забрался в пикап. Сойер неотрывно смотрел на закрывшуюся дверь дома. Нет, виски ему не поможет.
— Я отвезу тебя домой, — без выражения отозвался он. Его руки так сжали руль, что косточки побелели.
— Значит, влюбился, — констатировал Чарльз.
— В это так трудно поверить?
— Ты же мало знаешь эту женщину! Гнев захлестнул Сойера.
— Зато я знаю, что чувствую. Завтра, когда Эбби и ее ребятишки сядут в самолет, который ты поведешь, они навсегда увезут часть моего сердца.
— Это так серьезно?
— Абсолютно, черт побери! — взорвался Сойер.
Чарльз не сказал больше ни слова, пока они не доехали, а это был другой конец города.
— Я был не прав, что вмешался, — признал он наконец. Но Сойеру не стало от этого легче.
— Я действительно не считаю, что ваша с Кристианом идея лучшее, что вы могли придумать, но одно очевидно: ты действительно привязался к Эбби и ее детям.
— Слишком мягко сказано. — Брату все равно не понять, как он привязан к ним, пока сам не влюбится.
— И ты собираешься ее отпустить?
— А что мне остается? — безнадежно вздохнул Сойер. — Не могу же я держать ее в заложниках. Я пытался говорить с ней, но ничего хорошего из этого не получилось. Наверное, потому, что стоит мне открыть рот, чтобы сказать о своих чувствах, как я ее обижаю.
Чарльз улыбнулся. Видимо, признание брата его позабавило.
— Со мной никогда… такого не было, — проговорил Сойер, словно оправдываясь. — И я скажу тебе: остерегайся и ты, это похоже на приступ самой страшной лихорадки. Твоя очередь тоже придет, так что сотри саркастическую ухмылку со своего лица.
— Нет уж, спасибо, — парировал Чарльз. — Достаточно посмотреть на тебя.
— Думаешь, я этого хотел? Это случилось само собой. Приехала Эбби… и вот я уже стою перед ней как побитая собака.
Чарльз рассмеялся.
— Как же так получилось, брат, что мы дожили до тридцати трех и тридцати пяти лет — и ни разу не влюблялись?
— И гордились этим, не правда ли? — Сойеру тоже показалось это забавным. — Для меня все кончилось. Когда я встретил Эбби, то сразу почувствовал себя сосунком. И всячески старался от нее избавиться.
— Что же заставило ее решиться уехать?
— Ты имеешь в виду — кроме моего предложения жениться на ней? Чарльз опять рассмеялся.
— Так вот чем ты ее напугал.
— Черт подери, мне не до смеха! Может, я не произнес красивых слов, не сказал, что ангелы улыбались, когда она появилась на свет, но я же предложил жениться на ней. — Он остановился, потом с сожалением проговорил:
— Наверное, надо было обставить это чуть романтичнее…
— Что же ты ей сказал?
— Ну… — Сойер попытался вспомнить их первый разговор. — Точно не помню. Мы были у Бена, вокруг масса народу, ну, я подошел к ней и сказал, что мне не кажется удачной ее идея выйти замуж за Пита, да и за всех остальных, кто сделал ей предложение.
— То есть другие тоже делали ей предложение?
— Да. — Пальцы Сойера так сжались, что грозили сломать руль. — Кроме Пита, думаю, Ральф мог просить ее тоже.
— Итак, ты стоял рядом с ней у Бена…
— Правильно. Мы встречали Элисон Рейнолдс. Ну, в общем, я сказал Эбби, что, если ей так уж приспичило замуж, я сам могу жениться на ней.
— Так вот как это было, — удивительно спокойным голосом произнес Чарльз. Сойер кивнул.
— Ты не спрашиваешь моего совета, но я его все-таки тебе дам. Я бы на твоем месте попросил снова, но наговорил бы побольше нежных слов, которые ты так не любишь.
— Не знаю, смогу ли, — печально признался Сойер.
— А у тебя что, есть выбор? — спросил Чарльз.
— Не знаю. Просто не знаю.
Отвезя брата, Сойер вернулся домой, навестил собаку и, поговорив с ней минутку, вошел в дом. Там было тихо и пусто. Налив себе выпить, он пошел в спальню и долго и внимательно вглядывался в фотографию родителей, стоявшую на комоде.
Впереди была длинная-предлинная ночь. Лежа на спине и закинув руки за голову, Сойер смотрел в потолок, пытаясь решить, что же ему теперь делать.
Он сказал брату правду. Когда Эбби уедет, она увезет с собой его сердце. Он должен объяснить это ей. Но он не знал, как это сделать.
Сойер никогда не отличался красноречием. Каждый раз, когда он открывал рот, все шло кувырком. Но ведь должен же быть какой-то способ доказать Эбби, что он ее любит!
В эту ночь Сойер почти не спал.
К шести утра он был уже одет и, сидя на кухне за кофе, обдумывал план действий.
Подождав до восьми, Сойер собрал нужные ему вещи и направился к дому Кристиана.
Не успел он подойти к двери, как Эбби открыла ее. На ней был прелестный розовый свитер и джинсы. Никогда еще она не выглядела такой красивой.
— Доброе утро, — сказала Эбби, и он вдруг увидел, какая она бледная. Бледная и несчастная. Такая же несчастная, как и он.
— Привет. Я знаю, ты занята сборами, но я не отниму у тебя много времени. Я кое-что принес для Скотта и Сьюзен, — пробормотал он, — и для тебя.
— Дети еще спят.
— Это не имеет значения. Я отдам тебе, а ты передашь им.
— Сойер, я все обдумала, и нам действительно незачем…
— Мы можем присесть на минутку? — Сойер подвинулся к качелям.
Эбби вздохнула и уселась на краешек. Ему показалось, что она предпочла бы избежать этого последнего разговора, и он не винил ее в этом.
Они сели, каждый на свой край, как будто были совершенно незнакомы. Он протянул ей конверт.
— Это бумаги Игла. Я отдаю его Скотту, так ему будет легче уехать. Когда вы устроитесь, дайте знать, и я переправлю его вам.
— Но это твой пес.
Сойер печально улыбнулся и не стал рассказывать, как трудно вырастить настоящую лайку.
— Они любят друг друга.
— Но, Сойер…
— Пожалуйста, Эбби, позволь мне сделать хотя бы это.
Она хотела возразить, но потом прикусила губу и кивнула.
— Сьюзен — прелестная девочка, — продолжал Сойер. — Я долго не мог решить, что же ей подарить. — Сойер полез в карман рубашки и вынул массивный золотой медальон в форме сердца. — Вот это принадлежало моей бабушке. — Он с трудом открыл крышку. — Внутри портрет Эмили — дочери, которую она потеряла и никогда не нашла. Она отдала его мне незадолго до своей смерти. Мне бы хотелось, чтобы ты хранила его, пока Сьюзен не станет достаточно взрослой, чтобы носить его.