— Дыра, конечно, редкостная! — со знанием дела вынес свой приговор Коста. — Но работать можно. Мы покажем местной деревенщине, как надо зарабатывать деньги.
Вацлав посмотрел на него насмешливо, хмыкнул, но ничего не сказал. Самонадеянность этого юнца его забавляла. Купеческие семьи вели здесь дела по десять-пятнадцать поколений, а то и дольше. Чему он сможет научить тех, кто родился с абаком[30] в руке?
— Надо занести местному префекту, — со знанием дела сказал Коста. — Он тут еще и патриарх по совместительству[31], поэтому берет за двоих.
— Тебе когда-нибудь язык вырвут за такие слова, — усмехнулся Вацлав. — Смотри, владыка Кир скор на расправу. Кстати, а чего тут ваши жрецы не поделили, можешь объяснить? Из-за чего они тут режут друг друга?
— Ну, понимаешь, — начал Коста. — Местные монофизиты верят, что человеческая природа Христа растворилась в его божественной сущности, а это великая ересь.
— А на самом деле как? — Вацлав не на шутку заинтересовался.
— А на самом деле, — с умным видом объяснил Коста, — во Христе одна божественная энергия, но две сущности, человеческая и божественная[32]. Понятно теперь?
— Нет! — совершенно искренне ответил Вацлав. — А точно ради этого нужно служителей вашего Бога, как скот резать?
— Я не знаю, — пожал плечами Коста. — Так святые отцы говорят, а значит, это есть истина. Не нам, грешным, судить о таких вещах.
— С ума сойти, — совершенно искренне удивился Вацлав, и на всякий случай уточнил. — Но бог-то у них один?
— Конечно, один, — горячо уверил его Коста. — Но тут, в Египте, его почитают неправильно.
— Дела-а-а! — почесал затылок Вацлав. — Мне владыка Григорий что-то такое пробовал объяснить, да только я и тогда ничего не понял, а ты меня еще больше запутал. У нас все как-то попроще будет. Ладно, разберемся.
— Где тут наша контора будет? — повертел головой Коста.
— Да вот же она, — кивнул Вацлав на двухэтажный дом, фасад которого помнил лучшие времена. Перед ним стоял пузатый грек, который шарил глазами по толпе. Он явно кого-то ждал. — Нас уже встречают.
В это же время. Северо-восточная Аравия.
— Пиши! — Халид ибн аль-Валид расхаживал по шатру и подбирал слова.
— «Хормузу, наместнику области Даст Мейсан! Примите Ислам, и пребудете в здравии. Или согласитесь платить джизью, тогда вы и ваши люди будут под нашей защитой; в противном случае пеняйте на себя, ибо я веду за собой людей, которые жаждут смерти так же страстно, как вы жаждете жизни».
— Красиво сказал, лаконично! — Стефан отложил в сторону палочку для письма в сторону и оглядел свою работу. — Правда, не слишком уважительно. По персидским понятиям, это серьезное оскорбление.
— Да плевать мне на этого мужеложца, — совершенно искренне ответил Халид. — Для меня тот, кто поклоняется костру, и вовсе не человек. Пусть выйдет против меня с мечом и смоет это оскорбление кровью.
Две тысячи воинов постепенно превратились в восемнадцать. Приказ халифа отдал все племена северо-востока Аравии под командование Халида ибн аль-Валида. Небольшой отряд, что вышел из Ямамы, разрастался, как снежный ком. Чуть ли не каждый день к нему присоединялись воины из родов бану Тамим, которое кочевало в этих местах. Многие из них еще недавно признавали пророчицу Саджах, которая оказалась умнее многих, и более не претендовала на верховную власть в этих землях. По слухам, она и вовсе приняла ислам, и стала жить тихо и незаметно. Тысячи коней и верблюдов, взбивая облака тончайшей пыли, шли на север. Туда, куда их гнала непреклонная воля повелителя правоверных. Кого-то из воинов вел священный долг, кого-то жажда добычи, а кого-то и желание присоединиться к новой силе в Аравии, загладив участием в походе все свои прежние вины. Выходцем из бану Тамим был и Аль-Каака ибн Амр, который оказался мужчиной лет двадцати пяти, сильным и гибким, с открытой белозубой улыбкой.
Стефан как-то легко сдружился с вождями племен, потому что его рассказы у костра собирали целые толпы любопытных воинов, многие из которых почти не покидали тех троп, по которым столетиями кочевали их предки. И уж совершенно точно никто и никогда из них не был в Константинополе, в Галлии или Словении. Вечерами было скучно, и Стефан, который скрашивал их, очень скоро стал известен всему войску. В Аравии было совсем мало евнухов. А если быть точным, то он был один. До этих суровых мест пока не добрались утонченные имперские изыски. Да и певцы в церковные хоры тут не требовались. Их здесь попросту не было. И, так уж получилось, что уже совсем скоро все войско мусульман знало, что этот нескладный чудак с бабским голосом ищет своего брата, потерянного в далеком детстве. Воины копались в своей безразмерной памяти, но ничего подходящего вспомнить так и не могли. Они, знавшие свою родословную до самого Адама, не забыли бы светловолосого чужака. Стефан потерял уже было всякую надежду, как вдруг к нему подошел сам Аль-Каака.
31
В это время епископом Александрии был Кир, который совмещал должность префекта Египта, командуя войсками этой провинции. Он был наделен экстраординарными полномочиями. У монофизитов главой церкви был александрийский папа Вениамин, который в это время скрывался от преследования властей.
32
Концепция моноэргизма, описанная Костой, позже будет тоже объявлена ересью. Она станет предшественницей монофелитства, когда у Иисуса есть человеческая и божественная ипостась, но единая божественная воля. Посмертно и патриарх Сергий, и папа римский Гонорий будут объявлены еретиками. До сих пор эта коллизия служит очень существенным аргументом в споре о непогрешимости пап.