— Государь, — почтительно сказали они. — Мы платим дань, которую наложил на нас еще старый король Хлотарь, сын великого Хлодвига, твой прадед. Уже сотню лет наш народ отдает по пятьсот коров каждый год. И эта дань висит у нас на шее, словно тяжелый камень.
— Это так, — Дагоберт кивнул с непроницаемым лицом. — Вы платите то, что должны. А когда перестали платить, то были сурово наказаны.
— Мы помним это наказание, король, — хмуро засопели вожди. — Но должны не только мы. У тебя тоже есть долг перед нами. Защити нас, раз уж берешь с нас дань.
В зале повисло напряженное молчание. Франки волком смотрели на саксов, а саксы на тюрингов, которые в свою очередь поедали взглядом франков. Здесь у всех была одна проблема. Озверевшие сербы, земли которых разорили в прошлом году, пришли вернуть должок с процентами. Проклятые венды перестали быть мальчиками для битья, они отрастили острые зубы.
— В этом году похода не будет, — нехотя выдавил из себя король. — Войско нужно мне здесь. На мои земли тоже нападают враги.
— Тогда будет справедливо, король, что и дани в этом году тоже не будет, — мрачно ответили саксы. — Разве не так?
— Это будет справедливо, — нехотя, сквозь зубы ответил Дагоберт.
— А может быть, будет справедливо и вовсе освободить нас от дани, и мы станем щитом на пути вендов? — вожди пристально, без тени страха, посмотрели на правителя франков. — Что ты думаешь, король Дагоберт? Мы не пропустим вендов на Кельн, а за это не станем больше платить дань.
В их словах насмешка была спрятана очень глубоко. Так глубоко, что ее почти не было видно. А вот на самой поверхности лежала неприкрытая угроза. Угроза пропускать без боя отряды сербов и бодричей через свои земли на беззащитные земли Австразии. Дагоберт исподволь посмотрел на Пипина, который медленно закрыл и открыл глаза. Многоопытный майордом тоже не видел выхода из этой ситуации.
— Милость короля не имеет границ, — произнес Дагоберт с каменным лицом. — Вы освобождаетесь от старинной дани взамен на защиту границ Франкии. Да будет так во веки веков(2).
— Благодарим, великий король, — с достоинством поклонились саксы. — Мы будем молить за тебя Водана и Фрею.
Делегация саксов ушла, и ее сменили тюринги, которые примчали сюда со всех ног, требуя военной помощи. Войско князя Дервана громило их страну, уводя коней, гордость той земли. Куда ни кинь взгляд, путник видел два, три, а то и четыре дыма на том месте, где только вчера была зажиточная деревня или крепкий хутор. Многословные ритуальные приветствия и речи закончились быстро. Слишком серьезен был повод для встречи с королем. Тюрингам надоело перекатывать пустые слова.
— Защити нас, король, — перешли тюринги к сути. — Твои графы дерут с нас три шкуры, собирая подати, но выгнать сербов с нашей земли не могут.
— Король защит вас. Вы получите ответ вечером, на пиру, — ответил Пипин и отпустил делегацию, подмигнув нечего не понимающему Дагоберту.
— Что это сейчас было, Пипин? — спросил король. — Зачем ты даешь такие обещания от моего имени? Мне некем их защитить, ты же знаешь. Мои лейды гоняют банды вендов под Кельном, а воины Нейстрии отказываются уходить из дома наотрез. Идут слухи, что Юдикаэль, эта сволочь, недавно пустил под нож других корольков бретонов. Если это так, то нас скоро ждет большая война.
— Господь любит тебя, мой король, — усмехнулся в усы Пипин. — Ты же помнишь молодого Радульфа?
— Сына камерария Радона? — поднял бровь Дагоберт. — Он-то тут при чем?
— Хочет герцогом стать, — усмехнулся Пипин. — Так хочет, что готов подарок тебе сделать… э-э-э… — Пипин мысленно вычел свою долю. — В три тысячи солидов!(3) Вот и отдай ему Тюрингию. Он наймет за свои деньги войско и очистит ее от вендов.
— Радон богат, — задумался Дагоберт. — Но три тысячи… Неужели он богат настолько, чтобы отдать тысячу коров за должность для сына? Что Радульф возьмет в этой нищей земле?
— Радульф тщеславен, государь, — усмехнулся Пипин. — Пусть попробует. Если у него получится, все будут прославлять твою мудрость. А если не получится, ты его выгонишь и оставишь деньги себе. Ты ничего не теряешь в любом случае, а казна королевства пуста.
— В самом худшем случае он выиграет мне год, — пробормотал Дагоберт. — Да будет так! Мы объявим об этом сегодня вечером на пиру. Воистину, Пипин, ты самый верный из моих слуг!
В то же самое время. Братислава. Словения.
Бегун из урожденного степняка примерно такой же, как клибанарий(4) из ромейского епископа. Воин Айсын, который бежал кросс в десять миль подвернул ногу, и это было совсем скверно, потому что до финиша оставалась еще четверть дистанции. Зачет шел по последнему добежавшему, как и всегда, и перед третьим взводом четвертой роты замаячила неиллюзорная возможность всю следующую неделю провести в нарядах на кухне.
— Вот ты кривоногий, все-таки, — расстроено сплюнул Вячко, сирота из ляхов, который бегал на зависть иному тарпану. Это звучало тем более обидно, потому что было истинной правдой. Айсын отличался особенной, степной красотой, и она была близка не всем. Скошенный череп — признак воина из знатного рода, а потому в любом степном кочевье парень притягивал к себе взгляды девчонок на выданье.
— Я тебе это припомню, когда на конях скакать будем, — виновато понурился Айсын, морщась от боли в поврежденной ноге. Бежать он не мог, тем более, что кросс был по пересеченной местности. Айсын провалился в сусличью нору и хорошо, хоть ногу не сломал.
— Руби жерди! Снимай ремни! — скомандовал Святослав, вынимая из ножен сакс. — Носилки сделаем и понесем. Будем по очереди меняться.
— А, демоны! — разозлились мальчишки, и пошли рубить лесины.
Вскоре из ремней и палок было сделано ложе, которое могли нести восемь человек. Айсын взгромоздился на них, зажмурив глаза от невыносимого стыда, и вцепился в жерди, которые друзья рывком вздели на худые мальчишеские плечи. Кросс продолжился, но теперь уже куда медленнее, чем раньше.
— Полмили, и меняемся, — выдохнул Святослав. Хоть и несли раненого товарища ввосьмером, но бежать было тяжело, тем более, к концу дистанции.
— Сам его тащи, — буркнул Блазень, жилистый парнишка себе на уме. Он не водился ни с кем, будучи сыном какого-то жупана, чего особенно и не скрывал. Его не любили за это, даже колотили пару раз. — Урод косоглазый, по земле ходить не умеет.
— Ну, сука, ты меня достал! — Лаврик передал свою ношу кому-то из ребят и хлестким ударом сбил Блазеня с ног. Паренек, выросший в солнечной Греции, был и горяч совсем не по-местному.
— Зарежу, людин! — вспыхнул Блазень и выхватил нож.
Это было серьезное оскорбление. Людин — свободный общинник, и по статусу был куда ниже, чем воин. Еще ниже стояли смерды, свободные княжьи крестьяне, приведенные из дальних мест и посаженные на государеву землю. Но за это слово могли и вовсе в больничку отправить, и такого, будучи в здравом уме, в Сотне никто не произносил. Лаврик пошел на Блазеня, понемногу наливаясь кровью. Ему было плевать на нож.
— Ты что! — загалдели пацаны, растащив драчунов в стороны. — А ну, спрячь быстро! Прознают, что оружие на своего поднял, погонят из Сотни! Потом разберетесь, парни! Нам сейчас бежать надо. А то вся репа на кухне наша будет.
— А он бы тебя потащил, — укоризненно посмотрел на Блазеня Святослав. — Гад ты, все-таки! Гнилой, как трухлявый пень!
— Побежали! — Вячко потянул княжича за рукав. — Отстаем сильно!
Они все-таки пришли последними, и вскоре стояли в строю, хмуро глядя себе под ноги. Ротный и взводные внимательно осмотрели стопу Айсына, еще более внимательно осмотрели носилки, на которых его принесли, а потом случилось невероятное.