— Две тысячи номисм, — холодно сказал нотарий, поглаживая смоляную бороду. — Вчера я бы взялся за тысячу, и договорился с этим зверем, но ты пожадничал. А сегодня и тебе, и мне, и даже семьям стражников надо будет бежать из Империи. А куда бежать? Только к персам или склавинам, больше и некуда. Тут, ты и сам понимаешь, большие деньги нужны, чтобы новую жизнь в варварских землях начать.
— У меня таких денег нет, — загробным голосом сказал ростовщик. — У меня все деньги в обороте, в долгах. А теперь их и вовсе никогда не собрать! Солидов пятьсот только если наскребу…
— А дом? — жестко спросил нотарий. — Возьми в долг под залог дома.
— Хорошо, — совершено отчаявшись, махнул рукой Ставракий.- Все равно бежать. Найди в моих вещах перстень с печатью, добрый человек. Я напишу жене.
— Вот и славно, — удовлетворенно сказал нотарий. — Ночи сейчас безлунные, почтенный. И это нам на руку. За эти деньги мы забросаем тебя мусором и вывезем отсюда в телеге прямо к кораблю, где тебя будет ждать семья. А когда наш претор тебя хватится, ты уже будешь где-нибудь на пути в Таматраху… или в Сеуту… или в Верхний Египет. Или еще в какую-нибудь дыру на границе с варварами. Спаси милосердный господь твою душу.
Неделю спустя.
— Глазам своим не верю! — сказал Архип, в который раз пересчитывая кучу серебра, которую высыпал перед собой из тяжелых кошелей. — Думал, обманут нас.
— И я тоже вам не верил, — смущенно признался Евномий. — Думал, кормят, и ладно. Господин, я сплю?
— Ты не спишь, Евномий, — усмехнулся Коста. — И заберите в подарок одежду и украшения. Вы это заслужили, а золото все равно фальшивое. Что будете с деньгами делать?
— Домик купим в Александрии, — сам себе не веря, сказал Архип. — Невесть что за эти деньги, конечно, но зато за городской стеной! Свой дом, господи Боже! Я сам себе не верю!
— Не пропадайте, — пристально посмотрел на них Коста. — Я вас скоро найду. А пока примечайте все. Собирайте слухи, сплетни. Пусть ваши уши будут всегда открыты, и тогда вам не придется умирать в какой-нибудь канаве, когда вы постареете и не сможете больше плясать на шесте.
— Мы все сделаем, господин, — уверили его лицедеи. — Мы бываем во многих богатых домах, и нас никто не стесняется. Ведь мы для них и не люди вовсе. Как для этого ростовщика. Как же хотелось глотку ему перерезать, если бы вы знали!
— Кровь — это грязь в работе, — поморщился Коста. — Убивать нужно только в самом крайнем случае. Вам пора на корабль, почтенные. Удачи!
Лицедеи ушли, а Коста все смотрел им вслед, думая о чем-то своем. Рядом стоял Михаил, который получил вдвое больше от того, что ему обещали вначале. Его доля составила сто десять солидов, как-никак. Безумные деньги для нищего мальчишки.
— Что он тебе сделал, хозяин? — спросил он, наконец.
— Ты это о чем? — повернулся к нему Коста.
— Ты же мстил ему, так? — пристально взглянул на него Михаил.- Ты разорил его, сломал ему жизнь, сделал нищим беглецом. Он теперь будет жить в страхе до конца своих дней. И впрямь, перерезать ему глотку было бы куда милосерднее.
— Это он во всем виноват, — неохотно ответил Коста. — Моя семья попала к нему в кабалу. Мы могли бы выпутаться из долгов, ведь отец был искусным мастером, но этому кровососу приглянулся наш дом. Он забрал его за треть цены. Так я и оказался на улице. А потом пришла чума…
— А у тебя еще остались какие-нибудь должники, хозяин? — Миха поглядел на него с нескрываемым уважением.
Его вопрос так и остался без ответа, а Коста снова смотрел на море, усеянное пятнышками парусов. Он развязал один из узелков в своей памяти.
1 Школа мимических артистов существовала в Газе до 9 века, пока не была закрыта мусульманскими властями. В то время на Ближнем Востоке еще преобладала греческая культура и язык, а не арабские.
2 Эсхил, Софокл и Еврипид. Их пьесы в это время еще читались, но уже не игрались на сцене. Основным видом театрального представления была пантомима, часто непристойного или крайне двусмысленного содержания.
3 Претор — в этот исторический период чиновник, исполняющий судебные функции. Высшую судебную инстанцию представляли собой квестор или эпарх Константинополя. Высшую знать судил император лично.
Глава 13
Октябрь 632 года. Город Бутах, земли бану Тамим (в настоящее время крошечная деревушка в регионе Неджд, Саудовская Аравия).
Малику ибн Нувайре нечего было желать. Воистину, у него было абсолютно все. Он был красив, как греческий бог, богат и уважаем в своем племени бану Тамим, частью которого он правил, приняв ислам. Сам Пророк поставил его на эту должность, доверив собирать с единоверцев закят, священную милостыню. Честность Малика была необыкновенной. Его женой была Лейла, прелестнейшая из женщин Аравии, слухи о красоте которой разносились караванами купцов от великих рек Ирака до цветущих садов Йемена и от суровых гор Хиджаза до жемчужного берега Бахрейна(1). Его стада были тучны, а около дома всегда горел костер, чтобы голодный путник мог зайти и получить ночлег. И да, он был одним из лучших поэтов своего времени, к величайшему сожалению Стефана, который гостил у него прямо сейчас. Его стихи поражали глубиной смысла и необыкновенным изяществом оборотов. Воистину, милостивый Аллах щедро наградил его, но не дал ему самого главного. Большого ума! Малик ибн Нувайра, обязанный всем пророку Мухаммеду, посчитал себя тем, кем на самом деле не являлся. Так часто бывает со счастливчиками, которых судьба вознесла очень высоко и очень быстро.
И именно это Малику прямо сейчас объяснял тот, кто был несравнимо сильнее и умнее его самого. Сам Халид ибн аль-Валид пожаловал в клан ханзала, ветвь огромного и сильного племени Тамим, чтобы навести здесь порядок железной рукой. И стоящий на коленях Малик, как и его гость, ромейский евнух, которого неведомо каким ветром занесло в эти края, смотрели прямо в темные глаза сурового воина, которому сам Пророк дал прозвище Меч Аллаха.
Халид, сын аль-Валида из клана Мазхум племени курайшитов, был крепким мужчиной лет сорока. Он пока не проиграл ни одной битвы. Не проиграл он и сегодня, а потому смотрел на перепуганного лощеного красавца с нескрываемой насмешкой. Ведь большого сражения не получилось, Малик попросту испугался, когда узнал, кто на него идет. Халид был одет в пропыленный бурнус и стоптанные сапоги, измятые стременами. Ему не нужно было украшать себя. Его имени страшились все в Аравии, кроме Умара ибн аль-Хаттаба, одного из ближайших сподвижников Пророка. Они с Халидом не слишком ладили, уж слишком последний был независим и упрям.
— Рассказывай, сын собаки, — вымолвил, наконец, полководец. — Как смел ты отступить от веры в Аллаха?
— Я не отступник! — нервно сглотнул слюну Малик. — Я правоверный мусульманин.
— Свидетеля сюда! — крикнул полководец, и в шатер втолкнули какого-то перепуганного пастуха. Тот неловко поклонился и замер.
— Что сказал этот человек, — Халид показал на Малика ибн-Нувайру, — когда до вас дошла весть, что Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, вознесся на небеса?
— Он вынес из дома хурджуны, добрый господин, — угодливо застрекотал свидетель, а потом сказал: «О бану ханзала! Теперь ваше богатство принадлежит вам». Мужичок, произнеся это, сжался в испуге, а потом добавил извиняющемся тоном:
— Это он сказал, а не я!
— А потом?
— А потом он раздал весь закят назад, — развел руками свидетель. — Мы и взяли. Он же старший в наших краях. Как мы можем его ослушаться?
— Пошел вон, — бросил Халид и вновь посмотрел на Малика. — Ты раздал священную милостыню людям! Ты вероотступник!
— Я же вернул все, до последней монеты, и до последнего зернышка, — Малик дерзко поднял голову и посмотрел на Халида. — Тебе этого мало?
— А ты, пес, считаешь, что если вор вернул украденное, то он больше не вор? — усмехнулся воин. — Ты ошибаешься! Почему ты вступил в сговор с этой ведьмой, Саджах бинт аль-Харис? Разве ты не знал, что она называет себя Пророчицей Аллаха, читает проповедь, сидя на минбаре(2) и выдает свои стишки за послания Бога?