Стреляет, ух, как стреляет, хоть вой! И конвейерный что-то замедлился – глазами лупает, Сусанин! Сус… сука, только попробуй мне тут коротнуть и загнуться! Только попробуй! Э! Слышь меня?! Я из твоей хребтины себе подпорку сделаю, понял?! Я тебя до винтика…
Это что такое? Это…
Дымком тянет. Ей-богу, тянет. Справа? Да, за ивняком, в стороне от реки. Может, где камыш горит?..
Нет, не может быть – веничком запахло, берёзовым, пропаренным… не может быть. Эх, доковылять бы.
Баня! Маленькая, но справная. Меня глючит, что ли? Баня. Стоит себе, как будто и не было этих двух лет сплошной мертвечины и говна, как будто всё по-старому. И дорожка к реке из круглых плашек, мосток, всё культурно. Да не… херня какая-то. Осторо-о-ожнее надо. Заманивает кто-то, явно заманивает. Кому это я мог понадобиться?
Дымок вьётся над тёмной крышей – сегодня ветрено. Баня почти новенькая – сосновый сруб золотистый ещё. Углы правильно выведены, «в чашу». Окошко узкое, с прищуром. Конвейерный тоже в ту сторону тащится, и я за ним.
Бля! Сустав щёлкает так, что у меня в голове весь матерный запас развёртывается, как долбанная система ПВО, только палить не в кого. Я шлёпаюсь в грязь и ползу на карачках. Конвейерный притормаживает – с интересом наблюдает за мной, как будто усмехается… сволота… Нехрен тут пялиться! Врёшь, не возьмёшь, понял?! Вали давай!..
Ох, крылечко низкое, и на этом спасибо. Дверь чуть поскрипывает, а внутри так тепло, что хочется упасть и уснуть прямо у порога, на коврике. Оглядываюсь – конвейерный не лезет за мной, тихо стоит рядом с крыльцом, трогает капельки смолы на стенах.
Снимаю сумку, ложусь на спину и кое-как, с рваным выдохом, выпрямляю ногу, вытягиваю её. Хреново, Миш… хреново, да? Рядом со мной, на длинной низкой лавке, что-то поблёскивает. Приподнимаюсь на локте, смотрю – кастрюлька под полотенцем. Сверху бумажка – записка кругленькими буковками: «Съешь меня!»
Они тут совсем кукухой поехали, что ли?
За кастюлькой – кружка с чем-то и… «Выпей меня!» – угу, всё ясно. Подначивают. Резвятся. Устроили тут «Алису в стране чудес», засранцы, устр-р-роили тут! А конвейерный – это у них типа белый кролик такой, ну-ну.
В кастрюле варёная картошка. В кружке травяной чаёк. Серьёзно?.. Да пошли вы на хрен! Поиграть со мной решили? Поёрничать? Сейча-а-ас поиграем.
Сажусь, осматриваюсь. Узкое окошко тюлью занавешено. На кирпичной перегородке – печная дверца. Рядом – кочерга. Хорошая такая, кованая. Пригодится, если что. На двери в мойку-парилку ещё одна бумажка… прищуриваюсь… не видно, что там? «Помой себя!»
Ага. Это можно. Погреться не мешало бы. Вон, даже полотенчико на стульчик положили, из одежды чего-то. В плечах наверняка маловато будет – всё-таки я ещё не до конца усох – но ничего, пойдёт. Поднимаюсь на ноги, ковыляю, выглядываю на улицу – конвейерный сидит у стены, покачивает головой, спокойный такой, будто колыбельную слушает. На входной двери щеколда, но я и не думаю запираться. Не барышня, да и похер. Пускай заходят, поболтаем.
Снимаю куртку, ботинки, аккуратно складываю шмотки в угол. Парилка так плотно обнимает меня горячим запашистым воздухом, что время останавливается. Я поддаю ещё, угли на печке шипят, колено благосклонно принимает новую волну жара…
Тихо. Тепло. Пахнет ёлками. Спать нельзя. Нельзя спать, Миш… встаю и опрокидываю шайку холодненькой на голову. Хор-р-рошо-о-о… Вода явно не речная – колодезная. Заматываюсь в полотенчико и вываливаюсь в предбанник.
На лавке, рядом с кастрюлькой и кружкой сидит женщина. Беленькая, но с рыжинкой, курточка короткая, джинсы в обтяг. Женщина. Сидит и смотрит на меня, сурово так смотрит, а я жалею, что не побрился. Поцарапаю ведь… если что. Гляжу на кастрюльку, на кружку и спрашиваю:
– Где?
Дамочка приподнимает бровь. Поясняю:
– Записочка где? На тебе? «Съешь меня!» – подойдёт, но лучше…
Делаю шаг вперёд. Входная дверь резко дёргается, распахиваясь. В проёме появляется ПАТ. Его круглая башка мерцает красным, крепкая хваталка с хрустом сжимает косяк. ПАТ. Он может вырвать мне глотку одним движением руки. Стою смирно, полотенчико придерживаю.