– Алёна Сергеевна, – шелестит курочка, беспокойно сверкая на меня очами.
– Чудненько, – снова расплываюсь в доброй улыбке. – Приятно познакомиться. Урок окончен.
Ставлю ТТ обратно на предохранитель, убираю под лавку, с интересом обнюхиваю кружку с отваром, пробую – питьё вкусно-сладкое, отдаёт смородиной и вишней. Красота.
Алёна сидит, не убегает.
Многозначительно посматриваю на неё, мол, иди, чего ты? Не держу. Я злой дядька, нехороший. Хам и грубиян. Объяснил же. Иди.
Нет, сидит, поджимает губы. Расстроилась – не угодил. Что поделать, какой есть.
«Дерьмо ты, Миша! – орала моя бывшая супружница. – Скотина бесчувственная!»
Полностью с ней согласен.
Тихо. Тепло. Пахнет ёлками. И Алёной. Тоненько так, мягко. Спать нельзя. Нельзя спать, Миш… Патрульный за дверью ходит, хрустит прошлогодним сухостоем. Вздыхаю, тру глаза… нельзя спать. Нельзя…
– Поехали! – решительно выдыхает курочка, подскакивает с места и протягивает мне руку. – Поехали, ты мне… ты нам подходишь!
Здрасте, забор покрасьте.
Вроде не девочка уже, чтоб такой наивняк выдавать. И как она живая ещё, а? В смысле «подхожу»? Кому – «нам»? Прям день сюрпризов и непоняток какой-то.
Допиваю из кружки всё самое вкусное и густенькое, достаю из-под лавки ТТ, берусь за протянутую руку – просто потому, что хочу потрогать – поднимаюсь на ноги… а она совсем не маленькая – Алёна. Высокая. Не отпускаю её нежную лапоньку, оглаживаю запястье большим пальцем. Она смотрит на меня пристально и как будто… доверчиво. Да что ж такое-то, а?! Ведь объяснил же, что нельзя так с незнакомцами, а она всё равно… смотрит и шепчет: «Пойдём?» – тянет меня за собой. Погоди, дай хоть обуюсь-то! Рычу, ругаюсь себе под нос. Колено щёлкает, и я ругаюсь уже не под нос, а на публику, быстро экипируюсь, подхватываю сумку…
На улице вечереет. Алёна лихо выводит из-за молодого ельника старый добрый УАЗик и подгоняет буханку к нам. ПАТ зыркает на меня, но молчит, помаргивая бело-зелёной подсветкой, открывает боковую дверцу, подсаживает конвейерного, сам забирается внутрь, а я устраиваюсь впереди, на пассажирском, рядом с Алёной. УАЗ деловито скрипит внутренностями, бодро стартует, набирает скорость, покачивает меня, трясёт, снова покачивает, трясёт…
Водоворотик из джина в высоком стакане – бряц-бряц о край горлышком… лимончик, огурчик… барная стойка отполирована до блеска, салфетка приятно хрустит…
– Сём, организуй ещё пару стаканчиков. И пожевать чего-нибудь.
– Легко, МихСаныч. Празднуете?
– Не, душевно страдаю. В последнее время меня слишком часто посылают на хер.
– Перемелется, МихСаныч. Всё пучком будет.
– Ага. Главное, чтоб этот пучок нам всем в брюшину не воткнули… о, хорошо пошёл… ещё один, Сём. И рюмку водочки, с огурчиком, на посошок.
– Готово. Поздно уже, МихСаныч, полночь. Вам такси вызвать?
– Не кипишуй, сам доберусь. Заодно проветр…
Тяжёлый гул продавливает барабанные перепонки, сжимает воздух, вырывает из петель тяжёлые дубовые двери… стакан, рюмка, стойка, салфетка, улыбчивый бармен Сёма рассыпаются блестящими стёклышками, кружатся калейдоскопом… водоворотиком… бряц-бряц о край горлышком…
Вскидываюсь – всё-таки уснул, а! Уснул! Стареешь, Миша.
УАЗик ещё бухтит, сидение подо мной вздрагивает, все двери нараспашку. Вокруг темно, только впереди белый круг света от одинокого фонаря.
– Пойдём, – Алёна выходит из темноты в круг света и предупреждает. – Люди пока не желают с тобой знакомиться, я… мы с Патти как бы в самоволку ходили, поэтому…
– Нормуль, – хмыкаю, выбираясь из буханки. – На хлеб-соль с кокошниками я и не рассчитывал.
Алёна хмурится. Возле её правого плеча тихо появляется уже знакомый мне ПАТ, чуть в отдалении – другой ПАТ, незнакомый, помельче. Оба смотрят на меня задумчиво. Буханка за спиной умолкает. Медленно оборачиваюсь и вижу торчащее из-за водительского, как из окопа, оружейное дуло.