Творческие усилия были прежде всего направлены на то, чтобы «повернуть город к реке», раскрыть его на воду и создать богатый «речной фасад». Отсюда — парадность трактовки набережных, ярко выраженное стремление «завязать» набережные с расположенными в глубине площадями и улицами. При этом разговор о создании целостных архитектурных фрагментов города перерастал в разговор о превращении всего города в единый ансамбль. «Городской ансамбль,— писал Н. X. Поляков,— несомненно, высшая и сложнейшая архитектурная организация. Понятие ансамбля советского города означает архитектурно-пространственную систему ансамблей отдельных элементов города: ансамбля городской площади, улицы, набережной, паркового ансамбля... При этом решение даже ансамбля отдельного элемента города представляет собой крупнейшую архитектурную задачу, требующую для своего разрешения исключительной квалификации, опыта и знания».
Подобное отношение приводило к тому, что город в целом становился как бы объектом объемно-пространственного проектирования, на него переносились все те требования, которые в этот период предъявлялись к отдельному зданию. Город разрабатывался как некая целостная художественно-градостроительная структура, отвечающая единовременно на комплекс как планировочных, так и художественно-образных задач.
С перспектив, нарисованных в мастерских, вставал утопически прекрасный город. Это определенно ощущаемое качество городской среды с ее парадными площадями, высокими стилобатами зданий, зеленью газонов, скульптурами, фонтанами было подмечено уже современниками. А. В. Власов писал о будущей Москве, как о «городе счастливых людей, о котором раньше можно было мечтать лишь в утопических романах».
Ансамбль как путь достижения целостности городской среды становится не только теоретически осмысливаемым и постоянно ощущаемым лейтмотивом творческой жизни московских зодчих, но и обоснованием для решения самых разных профессиональных проблем, в том числе и проблемы жилищного строительства в Москве, год от года все шире разворачивающегося. Достаточно сказать, что только в третьей пятилетке в столице предполагалось построить несколько миллионов квадратных метров жилой площади.
Поиски новых методов строительства, нацеленных на ускорение процесса строительного производства, были поставлены перед архитекторами XVIII съездом партии в марте 1939 г. В его решении указывалось на «необходимость решительного внедрения в практику скоростных методов строительства».
Уже в дни работы съезда на объединенном заседании правления Союза архитекторов и Московского отделения Союза советских архитекторов архитектор А. Г. Мордвинов сделал доклад о скоростном строительстве 23 жилых домов в Москве, в том числе и на ее главной магистрали — улице Горького. Видя основной путь развертывания жилищного строительства в типизации и индустриализации, которые, как считал Мордвинов, один из инициаторов скоростного строительства в Москве, «являются основной предпосылкой для успешного осуществления скоростного строительства», он в то же время рассматривал это и как метод формирования ансамбля:
«Группы домов объединяются в законченные ансамбли. Не подлежит никакому сомнению, что стандартное строительство ни в какой мере не препятствует полноценному решению архитектурного ансамбля.
Социалистическая архитектура, как и все наше социалистическое хозяйство, должна базироваться на самой передовой индустриальной технике, а не на кустарщине, и таким образом, стандарт не входит в противоречие с социалистической архитектурой, а является ее необходимым элементом».
Если основная цель эксперимента, поставленного Мордвиновым, заключалась в стандартизации отдельных изделий, типизации планировочных решений и новой организации самого процесса строительства, то другие архитекторы экспериментировали в области создания новых элементов современного сооружения, которые, по словам А. К. Бурова, «должны быть взаимозаменяемыми, т. е. индустриальными, т. е. легкими и высокоэффективными». Вместе с Б. Н. Блохиным Буров работал над созданием таких элементов — крупных блоков.
Кстати сказать, 8 из 23 домов, намеченных по предложению Мордвинова к строительству скоростным методом, предполагалось выложить из крупных блоков. Авторами проектов этих зданий были А. К. Буров и Б. Н. Блохин. Работа с крупными блоками привлекала архитекторов не только как задача технологическая, но и чисто художественная. «Возникает новая художественная задача,—писал в этой связи А. К. Буров,— создать архитектурное сооружение средствами повторения крупных взаимозаменяемых элементов (крупных, так как укрупнение элементов — закон индустриальной сборки)».
Однако, ставя даже сугубо экспериментальные задачи, решаемые на примере одного отдельно взятого сооружения, зодчие в конечном итоге думали о городе в целом. Тот же Буров записал в своем дневнике 29 октября 1942 г.: «Посмотрел фильм «День войны». Там показана Москва и, как составная часть ее образа, мой новый дом на Ленинградском шоссе у Бегов (кстати, выполненный из крупных блоков.— Авт.)... Все-таки приятно (не то слово) войти своей работой в образ города».
Образные представления, складывавшиеся о Москве в конце 1930-х гг., нерасторжимо связаны с ансамблем Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, открывшейся в 1939 г. Праздничное, нарядное зрелище выставки захватило современников. О ней писали статьи и книги, снимали киносюжеты, выставка стала своего рода натурной декорацией для необычайно популярного тогда фильма «Свинарка и пастух».
Здесь наглядно и остро осмысливалось становление национального зодчества — одной из наиболее часто и дискуссионно обсуждавшихся в конце 1930-х гг. проблем. Казалось бы, она не была впрямую связана с «сюжетами» московской архитектуры. На самом же деле здесь во многом речь идет о всегда достаточно сложном внедрении идей и представлений московских зодчих в практику архитектуры и строительства национальных республик, об их своеобразном, национально окрашенном толковании и о возвращении этих идей и представлений в переосмысленном виде на столичную почву. Над созданием выставки работали 2 тыс. архитекторов, художников, скульпторов и сотни народных мастеров.
Газета «Правда» 7 августа 1939 г. опубликовала высказывание известного датского писателя Мартина Андерсена-Нексе: «Перед нами выставка, напоминающая своими 52 павильонами город из «Тысячи и одной ночи». Каждый народ СССР получил на выставке определенное место. В результате получилась картина, которая, несмотря на то, что охватывает только народы Советского Союза, дает более глубокое представление о человечестве, чем те всемирные выставки, которые я до сих пор видел... Здесь, в Москве, 52 павильона показывают вам во времени и пространстве всю культуру советского народа». Нексе, как нам кажется, подметил главное: каждый павильон рассматривался не просто как сооружение, представлявшее на выставке архитектуру того или иного народа, но прежде всего — как носитель его культуры. И, таким образом, архитектура как бы приобретала право говорить от имени каждой национальной культуры в целом. Такая миссия архитектуры не могла не привести к стремительному возрастанию престижа профессии и как следствие к обостренному ощущению ответственности за каждое выстроенное здание. Поэтому так органично звучат слова Бурова о небольшой, в сущности, работе — фасаде Дома архитектора: «Карниз там не очень современный, но я думаю, я не очень испортил Москву». Престиж профессии на деле складывался из авторитета каждого из ее носителей. Авторитет мастерства, способствовавший росту престижа профессии, и престиж профессии, работавший на авторитет мастерства, закономерно приводили к авторитету мастеров.
Можно говорить о том, что конец 1930-х — начало 1950-х гг.— «эпоха мастеров» и в советской архитектуре в целом (как, впрочем, и в мировом зодчестве того времени), и в архитектурно-строительной практике Москвы.