Выбрать главу

На небе уже вырисовывался серпик молодого месяца, и при свете его сверкала, блистала и сказочно переливалась мозаика Мусалло, купола и своды, казалось, во весь голос подтверждали всю ценность этого беспримерно прекрасного творения человеческих рук. Спору нет, они умножали славу хорасанской столицы. Бродил он и вокруг недостроенного медресе Мирзо.

Когда он вернулся в караван-сарай, отец его уже крепко спал. Он тоже лег, но долго не мог уснуть, он думал о завтрашнем испытании, и целый поток мыслей захлестнул его, унес вдаль. Ему чудилось, будто он ничего не помнит, не знает. Все, что он учил в школе, те навыки, которые он приобрел, строя вместе с отцом новую городскую баню и крышу базара, его хоть и небольшой опыт и подлинная страсть к зодчеству привели его сейчас сюда, в столицу, в надежде, стать учеником прославленного зодчего Наджмеддина Бухари. Как же ему хотелось учиться у этого человека, самому стать зодчим.

До рассвета он так и пролежал без сна. Все ему чудилось, будто перед ним сидит знаменитый учитель — зодчий Наджмеддин Бухари — и задает ему вопросы из математики, геометрии, спрашивает о всех тонкостях искусства зодчества и смотрит на него, ожидает ответа. А Зульфикар растерянно молчит и от волнения не может ответить ни на один вопрос. Устав от всех этих мыслей и картин, под самое утро он забылся сном. Но вскоре его разбудил отец. Позавтракав, Зульфикар взял под мышку несколько книг и отправился к зодчему.

Наджмеддин встретил его приветливо, пригласил в ту самую комнату, где они с отцом уже были, сел, кинул проницательный взгляд на красивого юношу, прибывшего из Бухары, и пригласил его сесть напротив. Зульфикар опустился на пятки и положил рядом с собой книги. Он с напряженным вниманием ждал первого вопроса, но зодчий спросил о здоровье отца, о его настроении, осведомился, по душе ли им город, и только.

— Отец просил передать вам поклон. Герат — чудесный город… Настроение у отца хорошее. Он отправился на базар… — растерянно бормотал Зульфикар.

Зодчий снова взглянул на него.

— Не можете ли вы прочитать мне газель? — вдруг спросил он.

Зульфикар, ожидавший вопросов из математики или геометрии, невольно смутился.

— Могу, — улыбнулся он наконец.

— Ну вот и прочтите.

Зульфикар на минуту задумался и, глядя на небольшие расписные ниши ганчевых стен, начал:

Расцветшей розе так сказал однажды соловей: «О, не гордись! Не ты одна меж розовых ветвей». Но, рассмеявшись, та в ответ: «Ты прав. Но под луной Никто не скажет горьких слов возлюбленной своей…»[8]

— Прекрасно, — сказал зодчий. — Это Хафиз Ширази.

— У отца, — застенчиво пояснил Зульфикар, — есть сборник избранных стихов Хафиза «Мунтахаби девони Хофиз», я люблю читать его и вот запомнил некоторые…

— Вот вам перо и бумаға. Запишите стихи. Я хочу видеть ваш почерк.

— Сейчас! — Зульфикар записал стихи.

— Хорошо. — Зодчий залюбовался красивым, четким почерком Зульфикара.

— А шейха Саади вы тоже знаете наизусть?

— Знаю.

— И тюркские газели?

— Знаю и тюркские. Тюркский — мой родной язык. Дома мы говорим по-тюркски. Ведь мы родом из Шаша.

— А ну-ка, прочтите.

Зульфикар снова обратил взгляд на расписные ниши:

Сердце мое, виночерпий, трепещет от боли давно, Чашу вина поднеси мне, чтоб горе забыло оно! Если в вине заблестят отраженья сияющих рук, Станет серебряной влагой пурпурное это вино. Лжет на меня мухтасиб, и коих он не ценит услуг, Низкой душе оставаться навеки в грязи суждено. Пусть эта чаша уста целовала, царица, твои, Горечь и ревность я выпью сегодня, чтобы высохло дно. Поймано локоном, смотрит на роднику сердце Лутфи, Крепок силок, и не вырваться птичке, нашедшей зерно.[9]
вернуться

8

Перевод И. Сельвинского.

вернуться

9

Перевод и. Заболоцкого.