Устад Кавам явился в дом Наджмеддина Бухари неожиданно. У ворот его встретил Зульфикар. Он даже растерялся, увидев «столь уважаемого гражданина Герата», но, опомнившись, проворно подбежал к устаду и помог ему сойти с коня.
— Мир и благоденствие дому сему, — проговорил устад Кавам.
— Пожалуйста, проходите, — вежливо пригласил Зульфикар.
— Бисмилло…[17]
Они вошли во внешний двор. Кавам впереди, Зульфикар за ним, ведя лошадь под уздцы.
Завидев устада Кавама, выскочили из своих комнат Гаввас и Заврак. Они приветливо встретили его, тепло поздоровались и проводили в приемную для гостей — большую комнату, великолепно и со вкусом отделанную ганчем и резьбой, окна которой выходили на солнечную сторону двора. Заврак побежал сообщить зодчему о прибытии гостя. Наджмеддин Бухари поспешно вышел во внешний двор, даже не успев обуться.
— Добро пожаловать, — приветствовал он Кавама.
— Благоденствия вам! Вот соскучился, решил проведать. Нам, старикам, следует держаться друг друга, быть друг другу опорой, — начал устад Кавам, и голос его прозвучал на редкость добродушно, и не было слышно в нем обычного спесивого высокомерия. Теперь он казался совсем другим — искренним, добрым. А слова его о том, что «нам, старикам, следует держаться друг друга, быть друг другу опорой», означали, как догадался Наджмеддин Бухари, что Кавам намекает на то, что не следует, мол, особенно уповать на поддержку государя и царевичей. Пришло время, когда человек отдыхает душой лишь в окружении друзей, товарищей по ремеслу. С приближением смерти старые друзья становятся особенно дороги, а что толку от вельмож, ведь они-то не станут близкими в тяжкие твои дни.
Вот совсем недавно скончался их сверстник каллиграф Абдураззак Машхади, и это была большая и горестная утрата для них обоих.
Кавам раскрыл ладони для молитвы: «Ступила нога, да не ступит горе!»
— Благоденствия вам!
— Все ли здоровы в вашем доме?
— Благодарение богу.
Ученики поднялись и начали накрывать на стол. Заврак бегом бросился во внутренний двор, где Масума-бека уже раскладывала сладости на огромном подносе.
И до Бадии дошла весть о прибытии гостя. Но только одна она во всем доме не утратила обычного спокойствия и, живая по натуре, даже двигалась как-то особенно неторопливо. Услыхав ржание лошадей, она направилась в конюшню, бросив на ходу Зульфикару:
— Один пожаловал?
— Да, один.
В конюшне Бадия сразу подошла к коню брата по кличке «Зеленый голубь», благородный конь не выносил присутствия других лошадей рядом с собой, и поэтому Бадия, отвязав поводья, отвела его в дальний угол и привязала его там.
— Я ведь и сам мог это сделать, госпожа, — сказал Зульфикар.
— Ну что вы, я ведь оберегаю вас, уважаемый Шаши, — она нежно потрепала ладонью холку коня. — Вы нужны моему отцу. Отец считает вас самым способным своим учеником.
Бадия улыбнулась. А Зульфикар так и не понял, шутит ли она или говорит всерьез. Но так или иначе улыбка эта была прекрасна. Зульфикар смутился.
— Я хотел сказать, что такие дела можно…
— А я хотела сказать, что Зеленый голубь признает только меня и брата. Не вздумайте приближаться к нему, — чего доброго, покалечит. Вы посмотрите, он ведь и на коня-то не похож.
Бадия снова погладила Зеленого голубя по холке и подошла к Зульфикару. И снова улыбалась, пристально глядя на него.
— Ступайте прислуживайте гостю. — И, быстро повернувшись, она вышла из конюшни.
Зульфикар лишь успел увидеть взметнувшиеся косы, спадающие до колен. А вдруг устад Кавам приехал говорить о свадьбе? Конечно, никакой свадьбы быть не может, пока брат Бадии не вернется из похода, но почему бы им и не побеседовать об этом.