— Так почему же она не утешила меня?
— Не утешила? Она ведь лежала перед тобой в чем мать родила, да еще в такой позе, что только самый негодный мужчина мог остаться равнодушным. Плати за все!
— Не заплачу, — уперся было Ахмад Чалаби, но тут же, получив удар под нижнюю челюсть, плюхнулся на пол. Заметив, что хозяин уже поднял ногу, собираясь пнуть его сапогом, Чалаби завопил — Брось, сейчас я заплачу!
Кое-как поднявшись, он вытащил из кармана мешочек и начал отсчитывать золотые, но косоглазый с силой рванул мешочек из его рук.
— Благодари аллаха, что уходишь отсюда живым! — Тут косоглазый левой рукой выхватил кинжал из-за пояса Ахмада Чалаби. — Подлец! Не смеешь ты носить кинжал. А скажешь хоть слово, ославлю на весь город. Проваливай!
Словно побитый пес поплелся Ахмад Чалаби домой.
С неделю он пролежал не поднимаясь, но, услыхав, что зодчий с семьей и друзьями вернулся в город, поднялся и побрел на стройку. Слабым голосом, почтительно кланяясь, он заявил, что был болен и, по обыкновению, добавил:
— Царевич почти совсем не выдает денег.
— Что ж, — улыбнулся зодчий, — как говорят, задумавши жениться, не бойся брать в долг: с долгами расплатишься, а жена останется. Если царевичи не поскупятся, сами же будут довольны.
Услыхав слова о жене, Ахмад Чалаби побледнел. Он решил, что весть о его посещении притона уже распространилась по городу, осекся, залепетал что-то невнятное и трусливо взглянул на зодчего.
Глава XIX
Непредвиденное происшествие
Многолюдный праздник был в самом разгаре — все шумно веселились, смеялись. Повсюду затевались игры. Худододбек, надеявшийся, что Бадия переоденется и сбросив мужскую одежду, предстанет перед ним во всей своей красе, горько разочаровался. Она по-прежнему с невозмутимым видом повсюду ходила с Худододбеком и учениками отца, вела себя смело и даже дерзко.
Пожевывая ревень, они уже несколько раз обошли базар и вдруг в отдалении заметили наездников, готовящихся к скачкам — улаку. Наездники прогуливали лошадей, скакали для разминки, круто сворачивая то в одну, то в другую сторону. Оставшийся в одиночестве гнедой Бадии нервничал, бил копытами и ржал. Бадия, наблюдавшая и за наездниками и за привязанным к колышку конем, вдруг обратилась к своим спутникам:
— Господа, разрешите попрощаться с вами, мне нужно помочь кое в чем отцу.
Она отошла от них и направилась к гнедому. Юноши молча глядели ей вслед.
Бадия подошла к коню, огладила его, чтобы успокоить, затем оседлала и затянула подпругу; надев на него уздечку, она кинула поводья на луку седла. Конь, должно быть, стосковавшийся по своей хозяйке, стоял теперь тихо, готовый выполнить любое ее желание.
Бадия обошла вокруг лошади, огляделась по сторонам, увидела Зульфикара, Заврака и Худододбека, которые издали посматривали в ее сторону. А еще через минуту она уже легко вскочила в седло и помчалась туда, где готовились к скачкам наездники. Трое юношей молча глядели ей вслед.
«Молодой наездник» на резвой гнедой лошади ничем не отличался от всех других всадников. Но ее-то спутники знали, что, кроме Бадии, ни одна девушка не участвовала в скачке, хотя здесь то и дело попадались девушки в мужской одежде. Зульфикар показал Худододбеку одного такого «юношу», покупавшего ревень. «Юноша», почувствовав на себе взгляды мужчин, поспешил быстрее расплатиться с торговцем.
— Вот, пожалуйста, прекрасное подтверждение моих слов! — заметил Зульфикар. — У нас в Бухаре нет такого обычая. Герат, конечно, столица, поэтому и выдумывают здесь бог знает что.
— Ну-у, Бухара ведь далеко, это почти глушь, — небрежно бросил Худододбек. — К тому же, говорят, она кишмя кишит ревностными духовниками. Не так ли?
— Верно. Но кроме духовников там много зодчих и отличных мастеров, — возразил Зульфикар. И, как бы предугадывая вопрос Худододбека, зачем же в таком случае он, бухарец, приехал в Герат, добавил — Хотя в Бухаре и не такие прославленные зодчие, как наш земляк Наджмеддин Бухари, но все же там много талантливых творцов. А что касается меня лично, то меня интересует совершенно особая манера Наджмеддина Бухари. Для этого-то я и приехал сюда.
— Да, господин зодчий Наджмеддин Бухари единственный в своем роде, — протянул Худододбек, внимательно поглядев на Зульфикара.
— Конечно, и господин Наджмеддин Бухари и ваш досточтимый батюшка устад Кавам — самые искусные зодчие во всем Хорасане и Мавераннахре. И говорю я это не только из чувства любви и привязанности — таково мнение всех ученых людей, всего просвещенного мира, преклоняющегося перед их талантом.