Гимназистки писали – роза или фиалка. Дерево – береза или липа. Блюдо – мороженое или рябчик. Писатель – Чарская.
Гимназисты предпочитали из деревьев дуб или ель, из блюд – индюшку, гуся и борщ, из писателей – Майн Рида, Вальтер Скотта и Жюль Верна.
Когда дошла очередь до меня, я написал не задумываясь: “Цветок – орхидея. Дерево – баобаб. Писатель – Оскар Уайльд. Блюдо – канандер”.
Эффект получился полный. Даже больший, чем я ждал.
Однако, по возвращении домой поделившись своим торжеством с мамой, юный эстет с ужасом узнал, что французский сыр, который он имел в виду, называется не “канандер”, а “камамбер”. Из страха разоблачения он перестал видеться с Таней. Впрочем, в Тифлисе было немало других барышень. Биографы Гумилева упоминают Машеньку Маркс, которой Гумилев подарил альбом со стихами, а также некую Воробьеву и Л. Мартене. Все эти романы были, видимо, совершенно детскими и невинными.
5
Восьмого сентября 1902 года Коля Гумилев с опозданием пришел к семейному обеду. Но выражение лица его было таким торжественным, что суровый отец не сделал ему замечания. Гумилев протянул родителям номер газеты “Тифлисский листок”. Там было напечатано его стихотворение.
Газета “Тифлисский листок”, редактируемая В. Калантаровым, вообще-то стихов не печатала. Литературная часть ее ограничивалась переводами непритязательной французской беллетристики или краеведческими очерками местных авторов. Так, в одном номере со стихами Гумилева печатался очерк некого Н. “Восхождение на Арарат”. В основном же номер был посвящен предстоящим выборам в городскую думу. Немногочисленные демократические процедуры, существовавшие в тогдашней России, осуществлялись, однако, довольно бурно и вызывали всеобщее волнение. Активным и пассивным избирательным правом обладали лишь домовладельцы, но в предвыборной борьбе участвовали чуть ли не все. Герой фельетона, напечатанного в “Тифлисском вестнике”, домовладелец Иван Иванович, жалуется на навязчивую предвыборную агитацию: “Кто только не составляет теперь списков – и распорядительные комитеты, и “дворцовая партия”, и учителя, и бухгалтеры, и булочники, и парикмахеры”. В самом деле, в городе немало проблем, которые предстоит решать будущим избранникам. “Для Тифлиса, где смертность от легочных заболеваний весьма велика, было бы полезно подметание улиц в ранние часы дня”. А Гумилевы приехали сюда как раз лечить легочные заболевания!
Если заменить в газете слово “духан” на “трактир” и убрать рекламу ковров – догадаться, в какой части империи она выходит, будет невозможно. Провинция как будто едина и универсальна, провинциальные города непосредственно сообщаются друг с другом – как густая венозная кровь, переливаются из сосуда в сосуд провинциальные новости. В Курске папиросная фабрикантша Лаврова имела счастье поднести проезжавшему через город государю изделия своей фабрики… В Новочеркасске интересное зрелище: молочные черви проходят через город… Обо всем этом надо знать жителям Тифлиса.
Вот в таком издании состоялся дебют Гумилева.
Сам Гумилев в разговоре с Одоевцевой утверждал, что начал писать лишь в Тифлисе. В первом письме к Брюсову (от 15 марта 1906 года) он сообщал, что пишет стихи “с двенадцати лет”. В действительности же – по свидетельствам близких – Гумилев сочинял стихи и “басни” с раннего детства, еще не овладев грамотой. Ахматова помнила четыре строчки из стихотворения шестилетнего Коли Гумилева:
Не так далеко (по тематике и колориту) от зрелого Гумилева. Известно, что в тринадцать лет он написал стихотворение “О превращениях Будды”. Выбор темы так же примечателен и характерен. Лукницкий упоминает и о прозаических опытах в духе “Путешествия капитана Гаттераса”.
Так или иначе, стихотворение, опубликованное в “Тифлисском листке”, – самый ранний известный нам законченный стихотворный текст, написанный Гумилевым. Вот оно:
Первая публикация Николая Гумилева. Газета “Тифлисский листок”, 8 сентября 1902 года
Надо признать, что в сравнении с четверостишием про прекрасную Ниагару это – явный шаг назад. В стилистическом отношении эти стихи больше всего напоминают Надсона – но без его истерической энергичности. Надсон был предан символистами анафеме, и много десятилетий его стихи служили образцом дурной, бездарной поэзии. Но не случайно основателями русского символизма были ближайшие друзья кронштадтского подпоручика – Минский и Мережковский. Для тысяч барышень обоего пола Надсон был гением и мучеником. Для “новых поэтов” – неудачным старшим братом, о котором не принято упоминать вслух. И все-таки в стихах молодых авторов его интонации – на первых порах – невольно всплывали, разоблачая генеалогическую тайну. Так зародыш непременно должен пройти стадии рыбки и головастика, прежде чем стать млекопитающим.
Так называемое “содержание” можно было бы счесть таким же трафаретным, если бы не свидетельство А. С. Сверчковой, что Коля, “живя в Березках, стал вести себя совершенно непонятно: пропадал по суткам, потом оказывалось, что он вырыл себе пещеру на берегу реки и проводил там время в посте и в раздумьях. Он даже пробовал совершать чудеса!”.
Дарственная надпись Н. С. Гумилева М. Д. Поляковой на книге К. Д. Бальмонта “Будем как Солнце” (М., 1903). Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме
Стихи из альбома, подаренного Машеньке Маркс, ничуть не лучше, но уже свидетельствуют о чтении юным автором русских символистов – особенно Бальмонта. Его лучшие книги – “В безбрежности”, “Тишина”, “Горящие здания”, “Только любовь”, “Будем как Солнце”, – вышедшие между 1895 и 1903 годами, покорили воображение множества юношей. Из всех даров, которые предлагала новая поэзия, они приняли самый доступный – поверхностную звучность и музыкальность стиха. Вот как отозвался Бальмонт у Гумилева:
В 1903 году, видимо уже в Царском Селе, Гумилев делает дарственную надпись на книге Бальмонта “Будем как Солнце” [23]. Эта прежде не публиковавшаяся надпись стоит того, чтобы быть приведенной полностью:
23
Надпись впервые опубликована А.И. Павловским в предисловии к книге: Н. Гумилев.