Четверки Гумилев получил по истории, французскому и географии. По закону Божию четверка в году, тройка на экзамене. По математике, физике, латыни и греческому – тройки. Могло быть хуже, тем более что интересы Гумилева к тому времени были уж совсем далеко от побеленных новым директором гимназических стен.
4
В октябре 1905 года Гумилев за свой (то есть родительский) счет издает первую книгу стихов – “Путь конквистадоров”.
Конквистадорами (завоевателями) назвались покорители индейских королевств Америки – Кортес, Писарро, люди, прославленные в веках храбростью, жестокостью и коварством. За несколько месяцев до выхода книги Гумилева в “Весах” печатались путевые заметки Бальмонта о Мексике, в которых тот страстно говорил о красоте древней индейской цивилизации, погубленной колонизаторами. Связывал ли Гумилев как-то этот текст (не читать который он не мог) с названием своего сборника? Едва ли. Он просто взял (по молодости лет) звучное слово из книги по истории географических открытий. Но слово это отныне роковым образом будет сопровождать его до конца жизни – как и связанные с ним “империалистические” ассоциации.
Обложка первой книги Николая Гумилева “Путь конквистадоров”
Этот “конквистадор” ничем не похож на свирепого искателя заморского золота… И всем – на расхожего мечтателя романтической и символистской поэзии. И все же Гумилев, отрекшись от своей первой книжки, счел возможным включить именно этот сонет в окончательный вариант “Романтических цветов” – стало быть, в свой “основной корпус”. Правда, последние строки он изменил:
Эта замена, честно говоря, стихи не спасает. Но, видимо, в них сказалось что-то внутренне очень важное, что-то, на что Гумилеву просто еще не хватало слов.
Почти без изменений вошло в основное собрание стихотворение “Греза ночная и темная” (“Оссиан”):
Это и в самом деле не по-юношески мастерское стихотворение – не вдохновенное, но мастерское. Гумилев учится уже не у Бальмонта, а у Брюсова (а через него – у парнасцев) – и учится очень успешно. Не случайно, однако, эта “Греза” – единственное во всей книге стихотворение, связанное с конкретным культурным материалом. Все остальное – и “Сказание о королях”, выразительный отрывок из которого автор тоже позднее перенес в “Романтические цветы”, и посвященная Поляковой “Дева Солнца”, и странная поэма о мудрой “жене” и ее сестре-дриаде (несомненно, связанная с юной Горенко – образы этих двух сестер, вывернутые наизнанку, всплывут через десять лет в “У самого моря”) – все это романтические сказки, фэнтези, иногда красивые, иногда нелепые (“Песня о певце и короле”). Здесь все вперемешку – короли, барды, дриады, Заратустра, Григ… Но ведь что-то от романа фэнтези есть во всем творчестве Гумилева, и надо это в нем принять, чтобы полюбить его. Во всяком случае, его первой (точнее, “нулевой”) книге это сказочное начало придает своеобразную (и обаятельную) цельность.
Что касается техники, то юный Гумилев (конечно, со времен альбома Машеньки Маркс выросший неизмеримо) временами берет очень точную и требующую сильного голоса ноту – а временами пресмешно пускает петуха. Как, собственно, в юности и положено.
Вот пример неуклюжего места (“Людям будущего”):
А вот пример сильных и взрослых (и по-настоящему гулких, звучащих) строк:
Книгу Гумилев раздарил своим знакомым – вплоть до горничной Зины, вскоре перешедшей от Гумилевых к Кленовским и с гордостью показывавшей новому молодому барину книжку старого.
По словам Кривича, в числе тех, кому был подарен экземпляр, был и Анненский. В ответ Гумилев якобы получил “Тихие песни” – первую (и единственную прижизненную) книгу Анненского, вышедшую в 1904 году под псевдонимом Ник. Т-о, с надписью:
Всеволод Рождественский (со ссылкой на Кривича) передает следующий анекдот о том, каким образом это произошло:
Гумилев, бывший дежурным по классу, перед уроком латинского языка вложил свою книжечку в классный журнал, принесенный из учительской, и положил на кафедру… Прогремел звонок, возвещающий “большую перемену”, и Анненский покинул класс с журналом в руках. Кончилась перемена, и Гумилев отправился в учительскую за журналом для другого преподавателя. И, идя обратно по длинному коридору, обнаружил директорский подарок.
Нелепость на нелепости: вероятно, предполагается, что Анненский, не афишировавший своих поэтических занятий, приходил на уроки с экземпляром “Тихих песен” наготове – на всякий случай. Или на большой перемене он сбегал домой за книжкой своих стихов для двоечника Гумилева? То, что он преподавал не латынь, а греческий, в данном случае уже второстепенно. И зачем бы Гумилеву, хорошо знакомому с тем же Кривичем, передавать книгу его отцу столь экзотическим способом? Самое же главное, что стихотворная надпись Анненского (как стало известно после ее факсимильной публикации в “Дне Поэзии. 1986”) сделана не на “Тихих песнях”, а на “Первой книге отражений”, вышедшей год спустя после “Пути конквистадоров” – в 1906 году и под подлинным именем автора.
Во всяком случае, личное общение Гумилева и Анненского началось именно с “Пути конквистадоров”.