— Я потом тебе все тут покажу, мам, — говорит Франческа, — но сначала заедем домой. У нас готов чудесный ленч, вот подожди, посмотришь, сколько разных сыров!
Дочери взбрело в голову, будто Золи — любительница сыра. Той хочется возразить: «Это твой отец обожал сыр, а не я». Золи кладет руку Генри на запястье и спрашивает, любит ли он сыр. Почему-то этот вопрос смешит его. Золи не понимает, что тут смешного. Генри, делая резкий поворот, хлопает ладонью по рулю.
Проезжая мимо киосков и магазинов с иностранными названиями, машина сбавляет скорость. Из одного магазина выходят несколько арабок в темных головных платках, закрывающих лица, видны только их глаза. Чернокожий мужчина везет тележку с куртками. Золи поворачивается посмотреть на него.
— Столько народу, — говорит она, — не ожидала такого столпотворения.
Дочка отстегивает ремень безопасности, наклоняется вперед и шепчет:
— Я так рада, что ты приехала, мам, просто не могу поверить.
Генри тормозит, машина вздрагивает.
— Пристегни ремень, Франческа, — говорит он.
Наступает молчание, Золи слышит, как дочь с долгим вздохом откидывается на спинку сиденья.
— Извини, Франка, — говорит Генри, — но я тут не один еду.
Как странно слышать прозвище дочери из уст молодого человека. Как замечательно, что она здесь, в маленьком автомобиле, на шумных улицах, в солнечный четверг, когда дома в долине косят траву на низких склонах.
Проехав еще несколько извилистых переулков, машина останавливается под тенью невысоких деревьев у каменного здания, отделанного старинным красным мрамором. Они выходят и пересекают двор. Генри плечом открывает огромную железную дверь. Она, скрипя, покачивается на петлях, за ней открывается пол, вымощенный черной и белой плиткой. Они проходят к старому лифту, но Золи собирается подняться по лестнице, объясняя, что лифты и тоннели — не для нее, что она плохо себя чувствует в замкнутом пространстве. Генри берет ее под локоть и подводит к замысловатой решетке лифта.
— Лестница такая крутая, — говорит он.
Золи тянется назад, к дочери. Она боится, что невзлюбит Генри, что он принадлежит к числу людей, чересчур довольных жизнью и жаждущих, чтобы все тоже утверждали, что жизнь прекрасна. Генри озадаченно смотрит на Золи и входит в лифт один.
Мать и дочь молча стоят друг перед другом. Франческа роняет сумку на первую ступеньку лестницы, берет голову Золи обеими руками, наклоняется и целует ее веки.
— Поверить не могу, — говорит Франческа.
— Через день-другой будешь рада от меня избавиться.
— Хочешь пари?
Они смеются и поднимаются, останавливаясь на каждой лестничной клетке, чтобы Золи могла отдышаться. Ее не оставляет мысль, что Франческа и Генри подготовили квартиру к ее приезду, поставили кровать и, вероятно, ночник, навели чистоту и переставили вещи с их обычных мест. Может быть, даже достали по случаю фотографии в рамках.
На четвертом этаже Франческа спешит вперед, отпирает дверь и бросает ключи на низкий стеклянный столик.
— Входи, мам, входи.
Золи задерживается перед порогом, сбрасывает обувь и входит в квартиру. Она приятно удивлена: высокие стены, карнизы, дубовые полы, в коридоре по стенам развешаны гравюры. Гостиная светлая, с высокими окнами и картиной, изображающей поселок. Золи сразу понимает, что художник, написавший ее, — цыган: яркие кричащие мазки, причудливые формы. Фотография Энрико среди еще десятка других стоит на старой деревянной полке. Золи проводит пальцами по застывшей смоле на полке, потом поворачивается и рассматривает все остальное в комнате.
Посередине стеклянного кофейного столика лежит буклет, что-то о конференции, написано по-французски, странный набор слов. Брошюра на глянцевитой бумаге, для профессионалов, вовсе не то, чего ожидала Золи. Ей, видимо, следует заинтересоваться буклетом, что-нибудь о нем сказать, восхититься, но Золи оставляет его без внимания.
На столе стоят в ряд книги. Она берет альбом с фотографиями Индии и убирает буклет под него, но так, чтобы не казалось, что он спрятан. Это, похоже, слегка задевает дочь, которая как раз принесла Золи стакан воды.
— Ты, должно быть, устала, мам.
Золи качает головой — нет, она не устала, день кажется ясным и безоблачным. Она проводит пальцами по блузе Франчески.
— Что это за сыр ты мне обещала?
Ленч проходит в праздной болтовне о дорожных впечатлениях Золи, о погоде, о новшествах в лавке Паоли. День тянется, и наконец наваливается усталость. Дочь отводит Золи в спальню, где на двуспальной кровати постелены свежие простыни и лежит ночная рубашка, все еще с фабричным ярлычком. Франческа отрезает ярлычок и шепчет, что Генри поживет несколько дней в другом месте, а сама она будет спать на диване, никакие возражения не принимаются. Дочь откидывает покрывало, взбивает подушки и ведет мать к постели.