Золото уже сочится наружу, пятная меня своим злом. Я дергаюсь в сторону, прикрывая рану, но Белорукая растирает каплю меж пальцев.
– Про́клятое золото.
Она протягивает их, испачканные позолотой, ко мне. Я смотрю на них, словно зачарованная, оцепеневшая от страха.
Проклятое золото?
Такие гадкие слова…
– Именно оно говорит, что ты не человек, ты демон.
От слез щиплет глаза, от смеси ужаса и тщетного унижения. Белорукой не нужно мне напоминать, кто я есть. Я знаю, что я демон, мерзкий и нечистый, достойный лишь презрения в глазах Ойомо. Сколько бы я ни умоляла, сколько бы безоговорочно ни подчинялась, Он никогда меня не слушает, Он меня даже не слышит.
Почему ты меня не слышишь?
Я буду стараться сильнее, я не буду кричать, даже если они снова меня расчленят, взрезая ножами жир, прорубая кость и…
Белорукая хватает меня за подбородок, глубоко впиваясь когтями, и мои мысли снова замирают.
– И оно же делает тебя ценным товаром. – Она поднимается на ноги. – Смертовизги начали мигрировать, южные границы уже преодолены. Тамошние джату не смогут долго сдерживать натиск. Каждый день эти… существа подбираются к империи все ближе и ближе. Когда они нас разгромят и уничтожат – это лишь вопрос времени.
Содрогаюсь от воспоминаний, от хищного взгляда предводителей смертовизгов.
– А при чем тут я?
Белорукая изящно пожимает плечами.
– А кто лучше справится с чудовищем, чем другое чудовище?
Снова накатывает стыд, слезы жарче жгут мне глаза. Я не могу даже смотреть на Белорукую, а она продолжает:
– Сколько раз ты умирала? Семь, восемь…
– Девять, – устало поправляю я.
Обезглавливание, сожжение, утопление, повешение, отравление, побивание камнями, потрошение, кровопускание, расчленение…
Несколько расчленений.
Старейшины выносят ведра, в их глазах вновь горит жажда наживы.
«Продадим его в Норгораде. Знаю там торговца, который прилично заплатит…»
– Девять раз. – Голос Белорукой вырывает меня из бурного водоворота воспоминаний. – Ты умирала и всякий раз возрождалась. Значит, тебя уже достаточно испытали. Ты идеально подходишь для нужд императора.
– Ему нужны демоны?
– Нет, ему нужны воины. Целая армия нечистых, сражающихся во славу Единого царства.
Я распахиваю глаза. Таких, как я, хватит на целую армию? Ну конечно. Все эти сестры и дальние кузины, которых все эти годы забирали…
Белорукая смотрит на меня сверху вниз.
– Раз в сто лет смертовизги уходят в первобытное гнездовье, место, откуда они все родом. В этом году начинается новый цикл, император Гизо решил, что лучшего времени для удара не найти. Ровно через восемь месяцев, когда все смертовизги соберутся в гнездовье, туда хлынут его армии, уничтожат их проклятый дом. Мы сотрем их с лица Отеры. – Взгляд Белорукой пригвождает меня к месту. – Твой род возглавит атаку.
Мой род… От дурного предчувствия по спине пробегают мурашки, смешиваясь с острым уколом разочарования. Я уж было надеялась, что Белорукая тоже алаки. Заставляю себя устремить взгляд ей в глаза.
– Даже если это правда, зачем мне соглашаться? – хриплю я. – Что я получу, кроме вечности мучительных смертей на поле боя?
– Свободу от этого балагана. – Она обводит ладонью подвал. – Пока ты корчишься тут в муках, старейшины продают твое золото всякому, кто больше заплатит, чтобы благородные кланы делали себе красивые безделушки. За счет твоих страданий они набивают кошельки, паразиты, что в буквальном смысле сосут твою кровь.
К горлу подкатывает тошнота, я с трудом сглатываю. Я знаю, что делают старейшины, я знаю, что они расчленяют меня ради золота. Но я должна подчиняться, должна заплатить за свою нечистоту.
Да простит меня Ойомо, он дарует мне…
– Отпущение грехов. – Сердце чуть не останавливается, когда Белорукая произносит это слово. – Вот что еще ты получишь.
И сердце замирает. Тишина так давит, что я с трудом слышу, как Белорукая продолжает:
– Сражайся во имя Отеры на протяжении двадцати лет, и ты получишь отпущение грехов, твоя демоническая природа очистится. Ты снова будешь чиста.
– Чиста? – шепчу я, все мысли исчезают, вытесненные этими невероятными словами: чиста, отпущение грехов. Снова человек, точно такая же, как все остальные…
Больше никакого покалывания.
Смотрю в потолок, глаза печет от слез.
Ты слышал. Все это время ты слышал. Ты все-таки меня слышал.
Едва замечаю, как Белорукая кивает:
– Да, жрецы императора это могут.
Теперь в голове проносится столько мыслей, столько чувств – облечение, радость, – что я едва держусь, чтобы не запрыгать на месте. И вспоминаю: