В декабре того года мы поехали в Нью-Йорк с миссис Джонс, чтобы объединить бастующих портных. Пока она обхаживала политиков, мы с Джорджем улизнули и отправились полюбоваться рождественскими витринами на Пятой авеню. В «Лорд энд Тейлор» красовалась миниатюра горной деревушки, на которую сыпался снег, а вокруг пруда катались на коньках механические фигурки, а другие распевали гимны в электрическом лунном свете.
– Ох, Джордж, – воскликнула я. – Как прекрасно.
– Это алюминиевая фольга и мыло, – заявил он. – Театральный прием. Дай мне настоящую гору и солнечный день. Вот где красота. Нью-Йорк – это фальшивый блеск и булыжник.
Но мне все равно нравилась эта блестящая безделушка и вызываемое ею радостное волнение. Я вспомнила про украденные деньги, таявшие в банке. Они не мои, и я не имела права тратить их на пустяки.
– Никогда не смог бы жить в этом городе, – заметил Джордж.
– Так и где же мы будем жить? – спросила я.
– Наш адрес как наши башмаки, – ответил он словами матушки Джонс. – Путешествует вместе с нами.
Наши башмаки повели нас по дороге назад в Колорадо, в Пуэбло и Дюранго, и в Тринидад. Джордж организовывал местные отделения профсоюзов и разрабатывал стратегию забастовок, договаривался о доставке палаток и продовольствия. Я делала заметки и посылала репортажи в «Подстрекатель», и «Призыв к разуму», и другие издания, которые платили мне грошовые гонорары. Я писала обо всем, что видела и слышала.
В Кер-д-Алене, штат Айдахо, в Черри, штат Иллинойс, в Вестморленде, штат Пенсильвания – повсюду было одно и то же: стачки, насилие и нищета. Все это время, не говоря ни слова Джорджу, я раздавала украденные деньги Паджеттов от имени Анджелы Сильверини. Сотню долларов одним, пару сотен другим, финансируя фонды забастовок и помогая накормить семьи рабочих, стоявших в пикетах.
Но по мере того, как скудел счет, я стала видеть недостатки в стратегии Робин Гуда. Благотворительность – дело личное и зависит от прихотей человека, это не системная справедливость. Ее не хватает надолго. Когда Робин Гуд исчезнет из Ноттингемского леса, кто будет отбирать у богатых и отдавать беднякам? Когда иссякнет счет Анджелы Сильверини, удовлетворение от благодеяний и мести испарится вместе с ним. И что тогда? Я стала выделять суммы поменьше. Всего по пятнадцать-двадцать долларов за раз, растягивая, чтобы получить небольшой процент. Я скрупулезно вела подсчет. И не потратила ни цента на себя: ни разу не купила ни пары туфель, ни упаковки жвачки, как ни велико было искушение.
Когда баланс снизился до 2526 долларов, я прекратила делать пожертвования. Остаток денег придавал мне тайную значимость. Ощущение, что я что-то собой представляю. Если я все раздам, что потом? Как я смогу бороться с камнепадом неприятностей, который непрестанно сыпался на меня в те годы? Борьба, преступления и войны. Может, у господина Рокфеллера, Джей Си Моргана и правительства США и были средства, чтобы все исправить, но у меня не было. Остаток денег Робин Гуда оставался неистраченным. Я в них нуждалась. Не для покупки вещей – я хотела владеть ими. Теперь я стала кое-что понимать в скаредных и стяжательских инстинктах миллионеров. Я выросла, ничего не имея, и мне страшно было вновь остаться ни с чем.
На Новый, 1915 год мы сняли квартиру в Денвере на Квебек-стрит (я выбрала ее за название), над сигарным магазином. В этой квартире в марте родился Джек Лонаган, названный в честь моего отца, а всего год спустя его сестра Джоанна, а после их сестра Катрина, которую все звали Китти. После того как я стала матерью, в моей жизни осталось мало романтики, роскоши и приключений. Никаких трюков на цирковых лошадях, только трюки по растягиванию зарплаты, усталость и удовлетворение от каждодневного труда, воспитания детей, готовки и стирки, наставлений, забот и тревог, когда кто-то из них болел, улыбок при виде милых глупостей, пения в ванной. Это были годы пикетов, музыки по радио, наших с Джорджем танцев субботним вечером: он оказался весьма проворным танцором и изображал то поступь индюшки, то походку медведя гризли из популярных в ту эпоху «животных танцев». Он был хорошим человеком, лучше многих, кого я знала. Но, конечно, не идеальным. Мы ругались из-за денег и идей в прочитанных книгах, беспорядка в кухне и грязных тарелок, его привычки засыпать с сигаретой во рту. И из-за моих недостатков тоже: я любила помечтать посреди бела дня, а временами испытывала приступы уныния. Я оставляла окно открытым, впуская в дом мух и холод, просто для того, чтобы почувствовать чистый воздух Колорадо.