Вечером, оставшись в одиночестве у себя дома на Квебек-стрит, я вскарабкалась по складной чердачной лестнице наверх и достала старый сундук. Там, под ветхими пожелтевшими экземплярами «Мунстоун сити рекорд» и «Патриота», лежали мои записные книжки и письма, а еще книга «Финансы» со всеми ее секретами. Я села под коньком крыши и предалась ностальгии и нежным чувствам, вспоминая свою наивную юность и первого мужа. Он был совсем мальчишкой.
В обувной коробке скопились годы жизни в письмах и открытках. Большинство были от Джорджа: он посылал их во время рабочих поездок. Я сидела и вспоминала pluralia его симпатий и шуток, и то, как он заботился обо мне. Мне не верилось, что он изувечил Калеба Грейди. Но от этого случившееся не переставало быть правдой.
На следующее утро я пошла в банк и опустошила счет Анджелы Сильверини, закрыв его полностью. Выписала кассиру чек на две тысячи долларов: этих денег хватило бы на несколько лет оплатить аренду квартиры. Купить машину. Оплатить вступительный взнос в колледж Дю Бойса. Большая сумма, по моим меркам. Я отправила деньги мистеру Калебу Грейди, шеф-повару, гостиница «Олбани», Денвер.
Последнее, что сделала Princesse des Voleurs.
Уважаемый мистер Грейди,
прошу принять эти деньги из имущества Джаспера Паджетта, ныне покойного. Он много говорил о вас и о вашем законном праве на наследство. Знаю, он хотел, чтобы вы и ваша семья процветали. Если б он все еще оставался с нами, он бы об этом позаботился. Прошу выразить от меня почтение всему семейству Грейди. Передайте Истер, что я до сих пор готовлю по ее рецептам, и я все еще вспоминаю ее мудрость и все, чему она меня научила: не только о соусах и выпечке, но и об истории. И о добре и зле.
Зачем я так поступила? Ради Джейса? Или я отправила деньги Калебу для очистки собственной совести? Сделать всего одну правильную вещь. Существует ли справедливое возмещение за потерянный глаз избитого громилами мужчины? Или за насилие над женщиной? Нет уравнений соответствия для таких величин. Двести долларов за жизнь моего отца, разорванного на клочки взрывом ржавого баллона, лопнувшего по преступному умыслу. Назначенное судьей возмещение в размере 10 345 долларов за уничтоженную газету. Такие суммы были лишь погрешностями округления. Настоящие деньги вращались на рынках, лежали в хранилищах, тратились на строительство огромных, как замки, домов, покупку шести автомобилей, наем слуг, пару танцевальных туфелек, по стоимости сравнимых с целым годом учебы в колледже, организацию вечеринки, обошедшейся дороже годовой зарплаты трех человек.
Деньги, отправленные Калебу Грейди, были моей расплатой. Словно таким способом я могла получить индульгенцию и стать лучше герцога Паджетта и полковника Боулза. Я оправдывала себя, думая: «Кто-то другой не отправил бы ничего. Кто-то ограничился бы куском камня».
Неделю спустя чек обналичили. На обратной стороне стояла подпись Калеба Грейди, так что я убедилась, что деньги попали к нему. Конечно, как единственному выжившему сыну Джерома «Герцога» Паджетта, Калебу причиталось огромное состояние, которого хватило бы на строительство десятка колледжей. А сумма, отправленная мной, была лишь крошками этого лакомого пирога, а не справедливой долей трофеев, хранившихся в сейфе «Лосиного рога» или копивших проценты в банке Моргана.
Я не утверждаю, что я Святая Сильви. И вовсе не стремлюсь быть ангелом.
Правда в том, что пятьсот долларов я оставила себе, как возмещение за гибель Джека Пеллетье. Теперь я дважды стала вдовой, и расходы мои росли, а пенсии от Объединенных горнорабочих едва хватало на самое необходимое: нужна была операция по женской части, требовала ремонта протекающая крыша дома. Пятьсот долларов из украденных денег так и лежат на моем личном счету под процент. Если я не успею потратить их при жизни, их с удивлением разделят между собой мои наследники. Наследство от давно сошедшего в могилу дедушки Пеллетье. Француза, так его называли. Моего отца, убитого в мраморной каменоломне Мунстоуна.
Сегодня я обнаруживаю, что застарелый гнев снова терзает меня, как чума, передо мной встают жестокие видения, стискивая мне горло. Я вижу очереди за хлебом в центре города, читаю о банкирах-самоубийцах и вереницах тощих, как скелеты, людей, пересекающих пыльные равнины в поисках работы, отдыха, сытной еды, и во мне загорается стремление действовать. Но что я могу? Что?