Выбрать главу

Вогул не договорил. Тело его напряглось, словно перед прыжком, в глазах появилось какое-то странное выражение - боль и радость вместе. Проследив за взглядом Алпы, Иван увидел, как из небольшой избушки на краю пауля вышла невысокая девушка в широком ярко-синем платье, расшитом красными узорами. Волосы ее были заплетены в две толстых косы, унизанных бляхами, кольцами, убранных разноцветными лентами.

Некоторое время побратимы молча наблюдали за обитательницей пауля. Она неутомимо носилась по всему стойбищу - то от юрты к камельку, где на воткнутых в землю прутьях пеклись лепешки, то взлетала по ступенькам, вырубленным в бревне, к устроенному высоко над землей лабазу, то спешила с берестяными ведрами к реке. А едва выдавалась свободная минута, она присаживалась на пороге избушки и быстрыми стежками сшивала оленьи шкуры.

- Добрая хозяйка будет, - наконец заметил Иван.

Вогул покраснел, словно похвала относилась к нему.

Когда девушка в очередной раз направилась к амбару, ближе всех стоявшему к месту, где прятались побратимы, Алпа неожиданно издал трескучий горловой звук. Помолчал несколько секунд и снова застрекотал.

Девушка замерла на лестнице, прислоненной к амбару, потом с какими-то неловкими, суетливыми движениями стала доставать припасы. Со всех ног бросилась к камельку, сложила возле него добро, взятое из амбара. Потом ненадолго скрылась в маленькой избушке на краю пауля. Выйдя оттуда в шали и с туеском в руке, она что-то сказала вооруженному вогулу, мерявшему шагами опушку, и скрылась в лесу.

Когда среди стволов бора, подходившего к малиннику, замелькало синее платье, Алпа опять негромко прокричал кедровкой. Сказал, не глядя на Ивана:

- Подожди. Я быстро.

И, пригнувшись, нырнул под полог ветвей, пестревших крупными ягодами.

Они появились совершенно бесшумно. Иван даже вздрогнул, когда перед ним возникло девичье лицо, обрамленное цветастой шалью. Алпа, шедший следом, с затаенной гордостью сказал:

- Вот, это Пилай...

- А меня Ивашкой зовут, - молодой человек во все глаза смотрел на возлюбленную побратима, а та, напротив, отводила взгляд. - Да ты не робей...

- Она и не боится, - ответил за нее Алпа. - Просто нрав такой.

Как бы подтверждая его слова, Пилай быстро заговорила, избегая, однако, смотреть на Ивана.

- Нельзя вам здесь... Если ветер изменится, на пауль понесет - сразу собаки учуют...

Иван беспомощно развел руками.

- Нам деваться некуда. Мы ведь не за здорово живешь пришли...

- Да я уж сказывал ей, - вмешался Алпа. - А она свое...

- Завтра много гостей будет: шаманы с Пелыма, с Сосьвы... По тайге ходить станут, набредут...

- А что за сборище такое?

- Медведя убили.

Иван и Алпа надолго задумались. Пилай решилась прервать молчание.

- Надо вам, однако, в мань-кол схорониться...

- Замолчи! - чуть не закричал Алпа.

На лице его был написан неподдельный ужас.

Иван недоуменно воззрился на товарища, потом спросил:

- Чего благуешь?

- Грех... грех... Нуми-Торум накажет... - побелевшими губами шептал Алпа.

- Вон видишь, на краю пауля самая маленькая избушка, - сказала Пилай, впервые прямо взглянув на Ивана. - Это и есть мань-кол - бабий дом...

- Нельзя мужикам в мань-кол! - прервал ее Алпа. - Даже шаман туда войти не смеет. Грех великий. Убьет Нуми-Торум.

- А это еще кто? - с подчеркнутым спокойствием узнал Иван.

- О-очень большой бог, - почтительно закатив глаза, отвечал вогул. Са-амый большой...

- А как же тот... за народом смотрящий мужик?

- И тот большой, и этот большой. Нуми-Торум, однако, главнее...

- Морока с вами. У нас просто: один всех выше...

Иван сидел на чурбачке возле чувала, смотрел, как огонь лижет закопченные бока котелка. И, не оборачиваясь к побратиму, ничком лежавшему на нарах, вполголоса говорил:

- Да уймись ты, ничего тебе не будет... Хоть то в соображение возьми, что двум смертям не бывать, а одной не миновать. Ну, остались бы мы в кустах сидеть - только и выждали б, что кто-нибудь на нас наскочил...

Поднялась шкура, закрывавшая вход, и в избушку, согнувшись под низким косяком, вошла Пилай.

- Выспались? - В глазах ее притаилась тревога.

- Я-то слава богу. А он, - Иван кивнул в сторону побратима, - он жалится: всю ночь продрожал-де. Вот сижу увещеваю...

- Я и сама-то... - призналась Пилай. - Днем-то не так страшно.

После короткой паузы сказала - уже другим повеселевшим голосом:

- А гости уже подходят - пелымских шестеро на той стороне речки показалось. Сейчас поедут за ними.

- У вас что, лодка есть? - заинтересовался Иван.

- Не одна еще.

- А говорили, что к вам по воде не подняться.

- Наши вниз и не плавают - здесь поблизости. Да на озера ходят лодки-то берестяные, на плече унести можно...

Весь день Иван и Алпа сменяли друг друга возле крохотного окошка, прорубленного над входом и следили за тем, что делается в пауле.

- На миг не отходит, - наконец сокрушенно произнес Иван. - Поди подберись тут к статую... От кого он только бережет-то его. К вам ведь только свои добираются.

Алпа с усмешкой посмотрел на вооруженного вогула, сидевшего у входа в "рогатую" полуземлянку, и сказал:

- От своих и берегут. Сколько драк между шаманами из-за Золотой Бабы было. Украсть несколько раз пытались - кто ею владеет, тому вся тайга дары несет... Вот Воюпта и бережет ее пуще глаза.

Вдруг откуда-то с реки послышался частый вороний грай. И почти сразу же отозвались невидимые из мань-кола птицы в самом пауле. Со всех сторон неслось карканье. Когда Иван с недоумением прильнул к оконцу, чтобы понять, чем вызван вороний переполох, Алпа бесстрастно сказал:

- Не птицы кричат, люди кричат.

Побратим повернулся к нему с вопросительной миной на лице.

- Значит, увидели лодку - медведя убитого везут...

Иван не стал задавать вопросов и весь обратился в зрение и слух.

На травянистой поляне тем временем появились люди - их было несколько десятков. Одни в шаманских одеяниях, обшитых лентами, галунами и бляхами, с татуировкой на лице, другие - в обычных охотничьих доспехах из звериных шкур. Все они двигались к берегу реки, размахивая руками и каркая на разные лады.

Вот на узкой полоске воды, видной из окошка, появилась берестянка с тремя гребцами. Едва лодка ткнулась в берег, как к ней кинулись все многочисленные обитатели пауля. Поднялся целый фонтан брызг - люди что есть силы колотили по воде, обдавая друг друга, весело крича по-вороньи. Потом несколько десятков рук подхватили тушу медведя, бурой массой возвышавшуюся на дне берестянки, и потащили добычу к священному кедру, украшенному шкурами и цветными лоскутьями.

Иван и Алпа увидели, как старый шаман что-то бранчливо сказал Пилай, как она, вспыхнув, бросилась к мань-колу.

Войдя, она с обидой произнесла:

- Прогнал - грех, мол, тебе на медвежьем празднике вертеться...

- Что ж у них тут такое важное будет? - с усмешкой спросил Иван.

- У зверя убитого прощенья просить будут. Обманывать его станут тебя не мы убили, тебя олени, или менквы, или птицы заклевали... - очень серьезно ответила Пилай.

Иван недоверчиво слушал.

- Правду говорит, - подтвердил Алпа. - Личины понадевают. Сам-то Воюпта, видно, журавлем оденется - так уж положено... Голову да шею журавлиную из деревяшки приладит...

Караульный, приставленный к "рогатой" землянке с берестяной крышей, с завистью глядел в сторону кедра, где все уже было готово к празднеству. Перед головой медведя, уложенной поверх свернутой его шкуры на помосте, пылал большой костер, выхватывая из тьмы нижние ветви священного дерева и часть поляны. От котла, черневшего среди пламени, стлался пар. Шаманы, собравшиеся на праздник, сидели на земле полукольцом, почтительно глядя на морду убитого зверя. Позади них расположились сопровождавшие их служки в охотничьей одежде.