— Поймал! — радостно завопил Эдвард, размахивая сжатой в кулак правой рукой. Сев, тут же скривился: оно и понятно, стукнулся он хорошо, ещё и кожу наверняка стесал.
— Эд! — ахнул Альфонс, подбегая к брату. — Ну, кто так вообще делает?!
Энви показалось, что сейчас у старшего Элрика станет на одну шишку больше, но Альфонс сдержался — всего лишь символически стукнул неугомонного братца сачком по макушке. А Эдварду хоть бы хны, что за него переживали: его распирало от гордости, что жука он всё-таки поймал, и с лица не сходила широкая улыбка, которой позавидовал бы даже Глаттони, умей он это делать. Мальчишка так радовался, что Энви даже стало интересно, кого же он поймал.
— Смотри, — с торжественным шёпотом раскрыл ладонь Эдвард. На ней расположился тот самый жук, которого перед этим Энви едва не раздавил. — Хочешь подержать?
Как будто не жука предлагал, а какое-то сокровище, честное слово. Пожав плечами, гомункул подставил ладонь — мальчишка вытряхнул свой трофей, и жук шлёпнулся на спину, суматошно дрыгая лапками. Энви сложил ладонь лодочкой. Перевернувшись, жук лениво дополз до подушечек пальцев и замер. Энви хотел толкнуть его в бок, когда насекомое вдруг раскрыло крылья и с негромким жужжанием взвилось в небо. Гомункул покосился на Эдварда, ожидая увидеть огорчённую физиономию, полную немого укора: как можно было упустить так легко то, что было поймано с таким трудом?
Эдвард безмятежно смотрел вслед улетевшему жуку и даже не думал горевать.
— Ничего, что он улетел? — с напускной небрежностью поинтересовался гомункул.
— Я и так его выпустил бы, — пожал плечами мальчишка.
— А смысл тогда ловить? — опешил Энви. Раньше это занятие казалось ему странным, а теперь ещё и бессмысленным: зачем отпускать то, что поймал, и обесценивать результат?
Братья обменялись понимающими взглядами.
— Интересно же, — в один голос сказали они.
— Пойдём с нами дальше ловить? — предложил Эдвард, поднимаясь. — Я тебе свой сачок дам.
— Эд, а как же ты…
— Руками, — не дал договорить брату он. — У меня уже хороший опыт!
— Мы видели, — сдерживая смех, сказал Альфонс. Если Эдвард и смутился, то виду не подал: подобрав свой сачок, направил его на брата.
— Защищайся!
Кажется, о том, что он хотел дать сачок гомункулу, Эдвард благополучно забыл.
========== Полёт сорок четвёртый: мандарин и кошачья мята. ==========
Крупный чёрный кот ловко лавировал между ногами спешащих куда-то людей и недовольно, даже обиженно, мяукал. На него мало кто обращал внимание и мало кто слышал — шум ярмарки перекрывал всё остальное.
Он уже битый час искал Элриков, которые куда-то делись, и не мог выследить, куда же они пошли: запахи еды, тканей, специй, кожи и самих людей мешали сориентироваться, потому гомункулу пришлось полагаться на зрение.
В толпе мелькнуло что-то светловолосое и мелкое. Приободрившись, Энви стремглав кинулся за ним и догнал на повороте в рыбный торговый ряд.
Кот громко и требовательно мяукнул. Мальчишка обернулся, и гомункула охватила досада: не он, совсем не он, глаза вон карие, а ещё веснушки по всему лицу.
— Что, рыбу стыбрить хочешь? — мальчишеская рука потянулась к нему, но кот зашипел, выгнул спину и боком пошёл от него. Пожав плечами, потерявший к нему интерес ребёнок направился дальше, а Энви пошёл своей дорогой.
Люди, люди, люди. Энви не удивлялся, когда их в городе было пруд пруди, но никогда не думал, что на ярмарке в Ризенбурге окажется столько народу. Энви уже шёл наугад, потому что рассматривать людей — бесполезное занятие, с его-то ростом в кошачьем облике. В голову лезли мысли о рыбном торговом ряде, где можно неплохо полакомиться.
— Вот ты где! — этот звонкий голос Энви узнал сразу, ещё до того, как повернулся, а кошачьи лапы оторвались от мощёной брусчатки. — А мы тебя искали!
Висеть в руках оказалось не слишком приятно; широкие уши прижались к голове, а зрачки так округлились, что радужка стала почти чёрной.
— Эд, ему так не нравится, — кота перехватили мягкие руки и поставили на землю, а затем прошлись по голове и под подбородком, отчего он невольно заурчал. В отличие от своего братца, Альфонс всегда знал, как можно угодить кошкам, и гомункулу это как нравилось, так и сильно смущало: гомункулам не положено испытывать такую эйфорию от обычных почёсываний, и то, что Энви находился в кошачьем облике, его не особо оправдывало — инстинкты инстинктами, но разум-то он сохраняет!
— Смотри, что мы купили, — Эдвард повертел перед его мордой оранжевый ноздреватый шар. Энви потянулся к незнакомой вещи, осторожно понюхал и, отпрянув, замахнулся на непонятный предмет лапой.
— Это что за мяч? — обескураженно прошипел гомункул, дотронувшись до него. Мягкий, таким особо не поиграешь. И пахнет чем-то кисловатым.
— Это мандарин, — с добродушной улыбкой просветил его Альфонс. Эдвард не ответил — упёршись ладонями в коленки, он заходился задорным, светлым смехом.
— Этим мандамарином не поиграешь.
Смех стал громче, и Энви с досадой посмотрел на братьев.
— Им и не надо играть, его едят!
— Вот это? — Энви с подозрением лизнул ноздреватую рыжую корку. — Да оно ж невкусное.
— Его надо сначала почистить, — отсмеявшись, с важным видом произнёс Эдвард. Поднеся мандарин ко рту, мальчишка деловито надкусил и принялся счищать корку, обнажая нежно-оранжевую сердцевину. Энви наблюдал, как дольки отделяются одна за другой, превращаясь в пухлые полумесяцы, как примерно половина перекочёвывает к Альфонсу. Немного подумав, гомункул тоже схватил зубами податливую мягкую дольку с раскрытой ладони Эдварда и стащил на брусчатку.
Едва надкусив, Энви выплюнул свою добычу и принялся остервенело вылизываться, чтобы хоть как-то заглушить эту кислятину, от которой даже шерсть дыбом встала, а мелким Элрикам хоть бы хны, уже этот целиком съели и следующий мандарин чистить собираются!
— Торговец говорил, в Сине деревья с мандаринами прямо на улицах растут, — очищая оранжевый плод, сказал Эдвард. — Как у нас яблони и сливы.
— Они мне не нравятся, — вынес вердикт Энви, высунув язык. — Рыба и мыши лучше.
— Кстати, про мышей, — спохватившись, мальчишка стал хлопать себя по карманам, попутно дожёвывая свою половину мандарина. — Да где же оно… Ал, не у тебя случайно?
— Нет… Только не говори, что потерял!
— Да не терял я её, просто провалилась далеко!
— Вы что, живую мышь мне приволокли? — встопорщив усы, поинтересовался кот. Странно, что он запах не почувствовал. Хотя, эти мандарины своей пахучестью могли всё перебить.
— Не совсем… О! — наконец нащупав, что искал, Эдвард извлёк на свет крупную дымчатую мышь, которую придерживал за хвост. Животное почему-то покорно висело и не шевелилось, выпучив глаза-бусинки.
Энви принюхался. И точно, она пахла мандаринами и ещё тканью. Озадаченный, он ткнул мышь носом, прикусил немного. Как будто подушку укусил, ей-богу.
— Так она ненастоящая? — не смог сдержать разочарования гомункул.
— Ага, это игрушка, — Эдвард положил мышь перед его лапами.
— Не просто игрушка, а с кошачьей мятой, — подхватил Альфонс.
— Да она же пахнет вашими мандаринами, — проворчал кот, ткнувшись носом в зверька.
Нет, всё-таки, сквозь мандарины пробивался ещё какой-то запах — приятный, с примесью лимона. Кот протяжно мяукнул, завалился набок, вцепился в мышь лапами и забил ими по подарку, при этом самозабвенно урча.
Забыв обо всём, кот то подбрасывал свою добычу, то отбивал лапами и снова ловил, то гонялся за ней, отфутболивая к ногам своих подопечных, то прыгал с мышкой и снова заваливался. Запах кошачьей мяты так пьянил, что, в конце концов, гомункул здорово окосел.
Немного успокоившись, Энви вдруг поймал себя на том, что лениво перебирает в лапах игрушечную мышку, как какой-нибудь обычный кот, и сразу же подскочил на лапы, а мышку отбросил. С минуту он стоял в ступоре, осознавая случившееся. Шерсть поднималась всё больше, хвост становился всё шире, а растерянность и ощущение стыда — всё глубже. Как он, гомункул, мог допустить столь легкомысленное поведение? Почему он с такой лёгкостью позволил кошачьей ипостаси вырваться из-под контроля?