Зубцов еще раз обрадованно прочитал справку, но задержал взгляд на дате: 19 июня 1941 г., и досадливо усмехнулся: «В сорок первом году Овсянникову было уже за сорок, плюс еще тридцать лет, из них четыре года войны. Арифметика не в мою пользу… И все же надо запросить управление кадров об Овсянникове…».
Еще одна справка:
«В настоящее время в Ленинграде… проживает с женой Аксенов Аристарх Николаевич, 1880 г. рождения, профессор, доктор геологоминералогических наук. С 1906 по 1920 год был главным инженером золотпромышленного товарищества Бодылиных. Женат на дочери Бодылина, Бодылиной Агнии Климентьевне».
И опять та же дата 19 июня 1941 года.
Наверное, майор Лукьянов был очень доволен этим днем, 19 июня. Расследование едва начато и сразу столько существенных фактов…
В тот же день Лукьянов встретился с доцентом Кашириным. Вот написанное знакомым каллиграфическим почерком объяснение Вячеслава Ивановича. Вчера Зубцову он сказал то же, что и тридцать лет назад майору Лукьянову. Пожалуй, только и есть два отличия. Каширин подробно говорил Лукьянову о ювелире Иване Северьяновиче Никандрове… Лукьянов встретился с ним и записал показания о цепочке в виде змейки-медянки и предполагаемых бодылинских кладах.
И еще… Упоминание о Якове Филине, пьяном буяне, по которому Славка Каширин выпалил из пушки, чем-то явно насторожило Ивана Захаровича. Он написал запрос о судьбе Филина и 21 июня получил ответ:
«Филин Яков Иванович, 1875 г. рождения, уроженец прииска Богоданного Таежинского уезда Краснокаменской губернии. В 1920 — 1927 годах неоднократно судим, четырежды бежал из мест заключения. 12 сентября 1927 г. военным трибуналом СибВО приговорен за контрреволюционную деятельность и бандитизм к высшей мере наказания. 25 сентября 1927 года приговор приведен в исполнение».
И новые записи Лукьянова.
«Истребовать из архива трибунала СибВО материалы по обвинению Филина Я.И. Установить родственников Филина. 23 июня выехать в Ленинград для встречи с Аксеновыми».
Копий запросов в архивном деле не было. 23 июня 1941 года майор Лукьянов не выехал в Ленинград. В тот день он написал начальнику архива: «В связи с моим отъездом в действующую армию возвращаю на хранение уголовное дело № 405 и добытые мною в ходе доследования настоящего дела материалы».
Полковник Лукьянов истребовал из архива дело № 405 в сентябре 1946 года.
Зубцов перелистывал документы… Копия свидетельства о смерти Аристарха Николаевича Аксенова. Копия свидетельства о смерти Агнии Климентьевны Аксеновой, бывшей Бодылиной. Сообщение об Овсянникове: «В мае 1942 года под Харьковом пропал без вести». Сообщение из Новосибирска: «Уголовного дела по обвинению Филина Я. И. в архивах трибунала не обнаружено». Справка о родственниках Филина: «По данным церковных архивов, в июне 1911 г. родился сын, Филин Степан, место рождения прииск Богоданный Краснокаменской губернии. Местожительство в настоящее время неизвестно. Других детей, а также братьев и сестер Филина не установлено». Протоколы допросов бывших соседей Аксеновых по ленинградской квартире: «Аксеновы отличались общительным, мягким характером. До войны жили в соответствии с профессорским жалованьем Аристарха Николаевича. Наотрез отказались эвакуироваться из Ленинграда. В блокаде крайне бедствовали. Аксенов скончался от голода».
Протокол осмотра бывшей квартиры и дачи Аксеновых, угловатые строки Лукьянова: «…тайников и признаков хранения драгоценных металлов в указанных помещениях не установлено».
Предпоследним в деле подшит протокол допроса репатрианта из Манчжурии Павла Елизаровича Потапова, сына бывшего компаньона Бодылина…
Зубцов физически, точно все это происходило с ним самим, ощущал, как скверно было на душе у Лукьянова. Такое случается на ночной улице. Ночь темна, где-то впереди видны два-три освещенных окна. Но вот погасли и они, и взгляд упирается в глухую черную стену…
Наверное, Иван Захарович Лукьянов пережил нечто похожее, когда писал свое постановление:
«В связи с тем, что после убийства золотопромышленника Бодылина К. Д. истекло уже 25 лет, основные свидетели умерли либо пропали без вести, а также в связи с тем, что в течение всего этого срока ни по одному делу не вскрыто так называемое бодылинское золото, в настоящее время не представляется практически возможным установить ни обстоятельства гибели Бодылина, ни места нахождения его возможных тайников с золотом, на основании вышеизложенного постановил: дело № 405/25 дальнейшим производством прекратить».
Анатолий вздохнул сочувственно, пододвинул к себе служебный бланк и стал писать:
«Москва, 3 июня 1971 года. Я, старший инспектор УБХСС майор Зубцов А. В., рассмотрев рапорт старшего лейтенанта Федорина Э. Б. о событиях, имевших место в доме ювелира Никандрова И. С., допросив свидетеля Каширина В.И., а также ознакомившись с материалами дела № 405/25, постановил: принять настоящее дело к своему производству».
3Работу Зубцова прервал телефонный звонок.
— Товарищ майор, к вам с повесткой гражданин Потапов Павел Елизарович. Прикажете пропустить?
В кабинет вошел грузный мужчина лет пятидесяти. Вежливо наклонив голову, покачивая объемистым портфелем, приблизился к столу, основательно уселся на стул, расправил складки на брюках и сказал с достоинством:
— Меня крайне удивил вызов к вам.
— Чему же удивляться. Такое у нас учреждение, обращаемся к разным людям за разъяснением и помощью.
— Если за помощью, я всегда готов, чем только могу. Но учреждение у вас действительно специфическое… Так чем же я могу быть вам полезен?
— Ваш покойный отец, Елизар Петрович Потапов, был компаньоном золотопромышленника Бодылина…
— Приказчиком, скорее. Только приказчиком.
— Ну, двенадцать паев в деле для приказчика многовато, — напомнил Зубцов. — Почти столько же, сколько имел граф Бенкендорф в момент основания Бодылинской компании. В «Списке владельцев частных золотопромышленных предприятий» ваш отец значится компаньоном Бодылина…
— Преувеличение! Опечатка! Отец был в постоянном конфликте с Бодылиным, не разделял его взглядов.
— Это в каком же смысле?
— Отца возмущала потогонная система заведенная Бодылиным на прииске. Бодылин-то, любого спросите, был сущим кровопийцей. Отец постоянно добивался от него прибавки жалованья рабочим, улучшения жилищных условий, техники безопасности, большего участия рабочих в делах компании. Если бы не отец, дело дошло бы до повторения Ленских событий…
— Словом, ваш отец ратовал за этакий мини-социализм? — насмешливо заметил Зубцов. — При сохранении своих двенадцати паев. Так горячо ратовал, так любил рабочих, что, когда рабочие взяли власть… сбежал в Манчжурию, чтобы там вести социалистическую пропаганду… среди семеновцев. Ведь вы, Павел Елизарович, родились в Манчжурии.
— Так. Но какое это имеет значение?
— Вот именно. Какое это имеет значение? Вас же никто не попрекает происхождением. Да и нелепо попрекать. Человек не выбирает себе родителей. А вы размежевываете себя со своим отцом и отца с Бодылиным. Хотя, простите за откровенность, не знаю, кто хуже: Елизар Петрович эмигрировал, а Бодылин остался в России.
— Зато эмигрировал сын Бодылина, Афанасий. А старик остался с камнем за пазухой. Припрятал золотишко для своего отпрыска и каким-то образом дал знать ему об этом. Отец рассказывал, что Бодылин договорился с сыном о каком-то пароле, но о каком именно, я не знаю.
«В сорок шестом ты не приводил этих подробностей», — отметил Зубцов и сказал как только мог спокойно:
— Вот видите, Афанасий Бодылин такие тайны доверял вашему отцу, а вы утверждаете, что совладельцы конфликтовали. Но о каком золоте идет речь? Ведь Бодылина ограбили.
Потапов тяжело вздохнул и заговорил устало:
— Мне трудно судить об этом. Бодылина я в глаза не видел. Но отец был склонен думать, что все это ограбление, как бы вам сказать, не совсем ограбление, что ли? Понимаете? Действовал налетчик не совсем посторонний для Бодылина. Среди эмигрантов о бодылинских сокровищах много было разговоров и слухов. В то, что Бодылина ограбили до нитки, мало кто верил. Склонялись к тому, что еще должно быть золото. И много. Отец объяснял мне: когда прииск национализировали, в хранилище нашли какие-то крохи. Значит, добыча куда-то исчезла. Между тем прииск, хотя хуже, чем в царские времена, но работал, а колчаковским властям Бодылин золото продавал скупо. Шнуровые книги с записями намывов были в распоряжении только самого Бодылина и его главного доверенного Аксенова. Вот кто бы мог порассказать вам много любопытного. Но Аксенов умер в сорок втором году, его жена, дочь Бодылина, тоже умерла в сорок третьем. Об этом я узнал уже после войны при репатриации в Советский Союз. Тогда меня тоже спрашивали о тех событиях. Я считал, что эта история уже совсем заглохла. В архиве у вас, надо думать, исчерпывающие данные о Бодылине…