— Раньше здесь этого не было, — наконец сказал Ставр. — Где насмотрел?
— В Гетаи. Я был там прошлым летом, — Радомир присел на каменный край колодца. — Мне понравилось.
— А я в Гетаи был почти сорок лет назад, — Ставр присел рядом, — во время войны. Тогда было не до забав, лишь бы выжить. Но мы были молоды, на многое смотрели иначе. И на смерть тоже. А некоторые, — мужчина усмехнулся, — даже умудрялись влюбляться… как твой отец… Ты, небось, ездил к родичам?
— Давно обещал тётку навестить. А по весне она письмо прислала, что болеет сильно, может не дождаться. Пришлось ехать.
— Успел?
— Успел, — Радомир весело глянул на дядьку, — тётушка Умут приукрасила чуток свою хворь, чтобы меня выманить. А так она ещё в добром здравии.
Ставр понимающе кивнул. Немного помолчал, прислушиваясь к звукам, доносившимся через высокую ограду.
— Я помню твою тётку ещё совсем молоденькой девчушкой, тогда она даже платок не носила. Летят годы… Наверное, окажись я в Гетае сегодня, ничего бы не узнал.
Володарович насмешливо наблюдал за княжеским советником: слишком хорошо знал дядьку, чтобы поверить в его ностальгический порыв.
— Ты сам сказал: «годы летят».
— Не только, — Ставр задумчиво глянул на собеседника, — война всё меняет, Радомир. Нас меняет… навсегда. Сорок лет назад мы с гетайцами были врагами и даже после заключения мира смотрели друг на друга с подозрением… И ненависть за убитых мужей и сыновей никуда не делась после того, как Земислав и Ильяс подписали мирный договор.
Молодой тарс криво усмехнулся, но согласно кивнул.
— Что ж, значит нужно радеть за мир. Договариваться с соседями по-хорошему. У тебя это неплохо получается, дядька.
— Худой мир лучше доброй войны? Ты тоже так думаешь? — Ставр пристально посмотрел на Радомира.
— Я думаю, что война — это крайний выход, худший для обеих сторон. В проигрыше будут и победители, и побеждённые. Война не закончится на поле боя, она будет продолжаться в разрушенных деревнях и заросших полях, которых некому пахать, в голодных бабах и детях. Города и селища покрупнее заполнят безрукие, безногие калеки, просящие подаяния. А с ними и сироты. Начнутся кражи, убийства. И так будет и у проигравших войну, и у победителей. Нет, я не хочу войны, дядька, — Радомир запрокинул голову к небу, любуясь закатом. — Но если понадобиться защищать свою землю, то не буду сомневаться ни секунды… А ещё я думаю: с чего ты заговорил о войне? Или есть серьёзная причина для тревоги? Гаравия?
Ставр вздохнул:
— Пока нет. По крайней мере, в открытую. Но всё может измениться. Земислав стар, наши соседи выжидают… Видел когда-нибудь, как охотятся волки на крупного зверя? Ранят и ждут, пока дойдёт. А потом жрут, ничего не опасаясь: ни рогов, ни копыт. Вот и мы, как тот зверь, доходим… Как только Земислав умрёт, начнётся смута, война за княжий стол. Был бы жив Мирослав… — старый дружинник сокрушённо тряхнул головой. — Князь Фейн это понимает, выжидает удобного момента.
— Я слышал, его сын присылал сватов к княжне Яронеге?
— А-а… — Ставр почесал живот, ухмыляясь, — Земислав их на кол хотел посадить, насилу угомонили. Дары вернули… Государь чуток покочевряжился с караваем, пока отдал. Смех кому сказать: я тем горе-сватам охрану дал, чтоб они благополучно Тарсию покинули.
Радомир сунул в рот травинку, искоса поглядывая на дядьку:
— Правильно сделал. Фейн такой обиды не стерпел бы точно.
— Да он и так был в ярости. Об этой свадьбе они с Земиславом договаривались ещё пятнадцать лет назад, когда между Тарсией и Гаравией не было этой вражды. Фейн думал, что наш князь успокоится и передумает, потому и не женил своего младшего сына.
Володарович пожал плечами:
— Да несильно-то его сынок переживал из-за отказа. Мы встречались с ним пару месяцев назад. Княжич Ниру как раз проверял приморскую крепость и гаравайскую флотилию.
— Хвалят этого щенка. Говорят, хоть и молод, но мудр и степенен. Людей не обижает и другим не даёт, — нехотя признался Ставр, потом вздохнул: — Кто ж знал, что именно гаравайский наёмник убьёт сестру и племянника Земислава? Да что теперь-то говорить… Расклад не в нашу пользу, Радомир. Гаравия окрепла, а мы наоборот. Не потянуть нам эту войну, — старый воин ненадолго замолчал, потом посмотрел на своего собеседника: — Ты мудро рассуждаешь, сынок. Я согласен, что война — эта обоюдная беда. Но как бы ни было плохо от войны Гаравии и гаравайцам, нам будет хуже.