Образцами подобных лидеров в казачьей среде 3-й четверти XVIII в. были запорожский атаман Иван Сирко и донской вожак Степан Разин. В дошедших до нас портретах действительность и легенда неразделимо слиты, нередко психическая неуравновешенность, лютость, лихачество и безрассудная жестокость парадоксальным образом определяют масштабы реальной власти, укрепляют авторитет главаря, способного подчинить и повести за собой разбойников.
Иван Сирко — олицетворение казацкой угрозы, «русский черт», человек, за погибель которого по фирману султана молились в турецких мечетях, чьим именем турчанки и татарки пугали своих детей. С рождения и долгое время после смерти вокруг страшного атамана витала легенда. Так, сказывали, что родился он уже с зубами (чтобы всю жизнь грызть врагов православной веры); когда же повивальная бабка несла его по хате, она и оглянуться не успела, как новорожденный герой схватил со стола пирог с начинкой и мигом его проглотил. Когда же умер Сирко, запорожцы положили его кости в гроб и возили с собой в заморские походы, а отрезанную руку своего главаря засушили и выставляли перед боем на страх врагу.
Бесшабашность, молодечество, удальство, безрассудная храбрость, казацкий задор — вот что отличало Сирко. Кроме того, по народному преданию, он «побеждал нечистых чертей» — как-то раз прогуливался атаман по берегу реки Чертомлык, а в ней черт плескался, так «он только млыкнул (мелькнул. — Д. К.) вверх ногами, когда Сирко луснул его из пистоля».
Другой казацкий вожак — Степан Разин, знаменитый предводитель крестьянской войны в России, «народный» атаман, защитник сирот и обиженных — выступает как настоящий мифологический персонаж, богатырь. Он предстает всесильным кудесником, связанным какими-то непонятными тайными отношениями с божественными силами, неуязвимым чародеем, заговоренным от пуль и ядер, убивающим врага из незаряженного ружья, таинственным волшебником, магическая сила которого не знает границ, — с помощью заклинаний он освобождает город от комаров, превращает ядовитых змей в безобидные существа, может уплыть из тюрьмы в нарисованной лодочке, пускает свои корабли «по суху и по воде», а когда потребуется собрать войско, то берет липовую щепку да бросает ее в Волгу, и гляди ж — уже по реке плывет корабль с казаками. С таким головщиком, т.е. предводителем, и разбой-то не разбой, воровство не воровство, гульба не гульба — а все дело благородное, честное, справедливое, «святое» для вольных свободных людей.
Однако легенды не возникают на пустом месте. Из замечаний современников вырисовывается образ предприимчивого храброго человека недюжинной энергии, больших способностей, предводителя сильного, властного, умеющего вести за собой людей, «…человека хоть и безродного, но на редкость искусного и ловкого, готового на любое дело… Я его несколько раз видел в городе и на струге. Это был высокий и степенный мужчина крепкогу сложения, с высокомерным прямым лицом. Он держался скромно, с большой строгостью», — вспоминал Ян Стрейс. Другой голландец, Людвиг Фабрициус, состоявший артиллеристом на русской службе и попавший в плен к разницам, рассказывал: «Если же кто-нибудь не сразу выполнял его приказ, полагая, что, может, он одумается и смилуется, то этот изверг впадал в такую ярость, что казалось, он одержим. Он срывал шапку с головы, бросал ее оземь и топтал ногами, выхватывал из-за пояса саблю, швырял ее к ногам окружающих и вопил во все горло: „Не буду я больше вашим атаманом, ищите себе другого“, после чего все падали ему в ноги и все в один голос просили, чтобы он снова взял саблю и был им не только атаманом, но и отцом, а они будут послушны ему и в жизни, и в смерти».
Капитан избирался командой и имел право на защиту от посягательств на свою власть. Если же капитану случалось нарушить установленные правила, традиционное уважение к начальнику на корабле и почитание его прав как выборного руководителя нередко заставляли сходку решать вопрос в его интересах. Весьма характерным эпизодом стала история, произошедшая на корабле Бартоломью Робертса. Один пират обругал своего капитана и был застрелен им на месте. Приятель убитого, Ральф Браг, потребовал, чтобы капитан, поднявший руку на члена экипажа и проливший кровь на борту судна, был казнен. Роберте бросился на него с обнаженным клинком, завязалась драка. Браг был человеком крепкого сложения и незаурядного мужества и, несмотря на полученную рану, опрокинул капитана на палубу и начал избивать его на глазах у экипажа. Наконец его оттащили от окровавленного Робертса, и команда устроила совещание по поводу судьбы обоих. Принятое решение гласило, что за оскорбление чина капитана Браг приговаривается к получению двух ударов линьком от каждого члена команды.
Взаимоотношения капитана и команды отражали старые морские традиции, когда для принятия решения хозяин советовался с бывалыми моряками. Жизненный опыт команды и капитана был определяющим при решении насущных вопросов. В ряде случаев агрессивность, всеуничтожающая воля капитана подавляли сопротивление разношерстной команды, могли запугать ее и заставить отступить. Однако подобные «победы» были эфемерны, так как накапливаемое раздражение против главаря в любой момент могло плачевно окончиться для нарушителя кодекса. Ссора с потенциальными претендентами на виселицу, коими были все пираты, таила немалую опасность. Капитана могли сместить за трусость или жестокость, он мог стать жертвой «несчастного случая». Известны случаи, когда команда скинула капитана за то, что он отказался напасть на английское судно; другой предводитель пиратов пострадал оттого, что вел себя «подобно джентльмену». В особых случаях неугодный деспот-капитан мог поплатиться жизнью. Так, например, Джон Филлипс погиб в результате заговора своей команды. Он вышел ночью на палубу, заслышав шум (убирали неугодного боцмана, приближенного капитана), был оглушен и выброшен в море. Капитана Анстиса застрелили во сне в собственной каюте, после чего пираты-заговорщики пришли в голландские владения острова Кюросао, где сдались властям и были амнистированы.
Механизм прямых выборов и насильственное уничтожение капитана были крайними, но не единственными средствами давления команды на главаря. Большую роль во взаимоотношениях капитана и команды играл квартирмейстер. Он выступал посредником в сложных цепочках взаимоотношений, связывавших обе стороны. Будучи представителем команды и выполняя роль второго человека на корабле, квартирмейстер должен был следить, чтобы капитан не нарушал интересы братства. В его лице капитан всегда имел потенциального конкурента в борьбе за власть над кораблем, представителя команды в управлении судном.
Правосудие
Пиратский кодекс чести определял систему правосудия разбойного мира. Описывая процесс судопроизводства, Эксквемелин подчеркивал:
«Пираты придерживаются своих собственных законов и сами вершат суд над теми, кто совершил вероломное убийство. Виновного в таких случаях привязывали к дереву, и он должен был сам выбрать человека, который его умертвит. Если же окажется, что пират отправил своего врага на тот свет вполне заслуженно, то есть дал ему возможность зарядить ружье и не нападал на него сзади, товарищи убийцу прощают».
Правосудие вершил суд, составленный из представителей «пиратского братства». Случаи предательства, дезертирства и нарушений дисциплины в условиях «военного времени» также карались беспощадно. Нередко пиратам удавалось сохранить верность принципам даже в самых чрезвычайных ситуациях. Весной 1697 года, во время Войны Франции против Аугсбургской лиги, богатый город Картахена был захвачен французской военной экспедицией, возглавляемой капитаном 1-го ранга бароном де Пуэнти. В составе эскадры находились флибустьерские суда, команды которых согласились участвовать в операции на заранее обговоренных условиях. В Картахене начались повальные конфискации. Безжалостно разграбленный город выплатил огромную денежную сумму. Однако при разделе добычи флибустьеров обманули, и выплаченная им доля оказалась мизерной в сравнении с тем, на что они рассчитывали. Разъяренные разбойники готовились напасть на флагманский корабль де Пуэнти и отстоять свои права на добычу. Неизвестно, чем могло бы закончиться дело, если бы волну ярости не удалось направить на уже разграбленную Картахену. Обозленное воинство вновь ринулось на город и организовало в нем новый денежный сбор. В несколько дней назначенный выкуп был собран. Тогда-то и произошел эпизод, описанный историком пиратства Ф. Архенгольцем: