Один такой «процесс» произошел на маленьком островке у побережья Кубы. Пираты капитана Анстиса уже несколько месяцев предавались здесь безделью. В один из дней они собрались на опушке тропического леса. Зной и духота жаркого дня не помешали им вкусить радость от театрализованного зрелища, свидетелями которого они стали. Первым предстал перед глазами зрителей, разлегшихся на изумрудной траве, сам подсудимый. С лицом, искаженным гримасой ужаса, он, «трясясь от страха», поглядывал с тоской в ту сторону, откуда должен был появиться главный судья. Наконец из джунглей вышел судья, его прибытие сопровождалось громом оваций и аплодисментов, пираты вскочили со своих мест и стали палить в воздух из пистолетов. В адрес «несчастного» подсудимого посыпались угрозы. Судья подошел ближе, и теперь пираты уже могли его разглядеть. На голову он напялил какой-то невообразимо грязный колпак, а его судейскую мантию заменял гнусного вида широкий брезент, который волочился за судьей, поддерживаемый двумя мрачными субъектами, изображавшими помощника и советника. На нос судья водрузил уродливые очки. Приняв угрожающий вид, он сурово поглядывал на подследственного. Доковыляв до дерева, вокруг которого собралась вся компания, судья, кряхтя и чертыхаясь, вскарабкался на толстый сук и удобно устроился на нем, так что «мантия» его сползла вниз и касалась земли. Под деревом расположились «помощник» и «советник». Судейский жезл заменяли предметы, которые они держали в руках. У одного из них был лом, у другого — заступ. Общественный обвинитель представил суть дела: «Господа, этот мерзавец, который стоит перед вами, самый гнусный негодяй, которого только и остается, что повесить на большой дороге. Он родился специально для виселицы, и поэтому, побывав в сотнях переделок, до сих пор не утонул и не был застрелен. Сколько слез пролилось из-за этого мерзкого пирата. Но не в этом его главная вина. Представьте себе, эта образина ничего не пьет, кроме пива, он ни разу не нализался, как собака; такие целебные напитки, как ром, джин или водка, он отвергает, как будто это дьявольская зараза. А Вашему правосудию, да и всем присутствующим, совершенно ясно, что ничего хорошего не может выйти из человека трезвого. Кем иначе, как лишь лукавым проходимцем и жалким обманщиком, может быть человек, у которого после доброй порции не развязывается язык». После речи обвинителя началась доверительная беседа судьи с виновным. «Мы в изумлении от тяжести преступления этого плута. Что ты скажешь, омерзительная собака, прежде чем мы тебя повесим сушиться на солнце, как дохлую ворону, которая единственно для того и пригодна, чтобы отпугивать других птиц? Виноват ты или нет? И посмей только сказать „нет“ !!!» Обвиняемый с дрожью в голосе говорит: «Нет».
К восторгу публики, судебный процесс затягивается. Наконец после собственных яростных обличений судья предоставляет слово защитнику. Его речь кратка. «Трудно придумать более тяжкое преступление, чем то, в котором обвинен мой подзащитный. Я предлагаю повесить его как можно скорее, потому что мне стыдно защищать такого ублюдка». После одобрительных криков толпы, судья принимается за чтение приговора. «Нехорошо будет, — начинает блюститель законов, — если в тот день, когда я сижу судьей, никто не будет повешен. Посмотрите на физиономию этого типа — по-моему, ясно без слов, что за одну такую рожу следует отправлять на виселицу. И, наконец, уже несколько часов, как мы тут тратим время на этого бездельника, обеденная пора давно миновала, и весь этот суд мне уже осточертел. Я голоден, и пора его вешать». «Суд» обычно заканчивался ко всеобщему восторгу пиратов. Судья и подсудимый выпивали по чаше рома и присоединялись к общему веселью.
Подобные театрализованные постановки были весьма распространены и оживляли пиратские будни, внося разнообразие в монотонную жизнь на корабле.
Пираты охотно разыгрывали эти импровизированные «пьесы» и самозабвенно предавались сценическому действу. Этих людей влекла необычная жизнь вымышленных героев на сцене, им импонировала эта незнакомая атмосфера, рассказывавшая о другом мире; в череде повседневных событий подобное лицедейство давало хорошую психологическую встряску, обеспечивало душевный подъем. В каком бы амплуа ни приходилось выступать «на подмостках» этим головорезам — на ролях главных персонажей или в качестве второстепенных действующих лиц, — новоиспеченные актеры самозабвенно исполняли свои «партии». Зрительская аудитория, всегда щедрая на брань и на похвалы, бурно реагировала на все нюансы действия и вовсе не была пассивным участником — сопереживание происходящему на сиене иногда перерастало в буйство, выходящее далеко за рамки того, что задумывал «постановщик». Некоторые из таких сценических «встрясок» заканчивались плачевно для участников. Вот, например, какие события произошли на борту судна «Уайдах», когда пиратскому главарю, капитану Беллами, вздумалось поставить пьесу о жизни царя Александра Македонского.
Кульминационным эпизодом представления была сцена казни пойманного греческого пирата. Спектакль подходил к концу, и актеры собирались уже «повесить» своего незадачливого собрата по ремеслу, как вдруг события приняли неожиданный оборот. Виновником этого был корабельный канонир, дотоле спокойно сидевший около борта, с изумлением взирая на непривычное для него зрелище. Простодушный малый, он принимал все происходящее за чистую монету, но к концу спектакля заметно встревожился, а когда речь зашла о виселице, был уже явно не в себе. Ошеломленный участью, уготованной его приятелю, игравшему роль «греческого пирата», канонир решил действовать. Еще бы, ведь Джек Спинклз, его старый добрый товарищ по грабежам, человек, которого покамест не достали ни ядра, ни пули, ни клинки, теперь, вот так бездарно, в руках своих же «бывших товарищей», этих подлых негодяев, закончит жизнь, болтаясь в петле. «Ну уж этому — не бывать», — решил наш молодец. Вскочив со своего места, бравый артиллерист рванул в трюм и заорал своим приятелям, мирно беседовавшим за чашей рома: «Эй, ребята, вот вы тут сидите, а мерзавцы, там, наверху, приканчивают почтенного Джека Спинклза. Если мы не вмешаемся, то они, чего доброго, примутся и за нас». Прокричав эти слова, канонир схватил фанату, зажег фитиль и, мигом взлетев на палубу, швырнул ее в участников постановки, эти подлых «тюремщиков» и «судей». Сидевшие внизу тем временем «поняли», в чем дело. «Черт возьми, не дадим своих в обиду», — и из трюма вырвалась ватага пьяных, рассвирепевших вояк, размахивавших саблями и пистолетами. В пороховом дыму развернулась ожесточенная потасовка. Не сразу удалось внести ясность в происходящее и утихомирить разбушевавшиеся страсти. Однако этих минут хватило, чтобы разбойнику, игравшему роль Александра Македонского, отрубили руку, а почтенный Джек Спинклз в драке потерял ногу.
В этой связи вспомним разгул веселья, запечатленный Ильей Ефимовичем Репиным в знаменитой картине «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». В основе сюжета — история того же «лицедейского» ряда. Турецкий султан Мехмед IV собирался отправить против Запорожской Сечи войско, но решил сначала попробовать добиться повиновения казаков мирными средствами, отправив письмо с требованием «сдаться мне добровольно и без всякою сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоить».
Восторг, охвативший казаков при получении такого послания, не поддается описанию. Составляя ответ, они изощрялись, как могли, чтобы не ударить в грязь лицом перед Блистательной Портой: немного найдется в истории примеров такой разухабистой «дипломатической переписки».
Запорожские казаки — турецкому султану
«Ты — шайтан турецкий, проклятого чорта брат и товарыщ и самого Люиыперя секретарь! Який ты в чорта лыиарь? (султан имел неосторожность назвать себя «необыкновенным рыцарем, никем не победимым». —Д. К.)