— Это прикольно, — сказал Кузя.
— Ты как корова, — сказал Белый. — Ну, как бык, прости. И ты заблудился?
Под легкий смешной звон пришитых к завязкам медных колокольцев глухо звучал Культпросвета голос:
— А дальше вот что. Уплыть. Это значит — лодка. Лодка, поняли? Лодка. Ее — смастерить. Ну, как объект. Ну, вроде как скульптуру слепить. Только не слепить, а связать. Из веток. Ну, из досок там сколотить. Вообще построить. Поняли? Построить и выставить.
— Где? — растерянно спросил Белый. Рыбий скелет выпал у него из рук и упал к ногам.
— Где, где! На колу мочало, начинай сначала! На проекте! Ну, на выставке!
Осип молчал. Пиво прибоем шумело в голове.
Он сказал тихо:
— Построить и выставить на выставке. И все? А если сначала построить, потом поплыть, а потом выставить? А?
Белый склонил голову набок по-птичьи, заинтересованно слушал.
— Это как — поплыть? — спросил Кузя.
— Поплыть? Где? Куда? — спросил Культпросвет.
Осип немного подумал. Совсем немного.
— Построим лодку, самую простую. Я знаю как, — он тоже нахмурил брови, подобно Культпросвету. — Я расскажу вам. Мы с пацанами в Сибири строили. Когда я там жил. И по Енисею сплавлялись. Недалеко, правда.
— А почему недалеко?
Белый сосал спичку, как чупа-чупс.
— Лодка утонула.
— А вы? — Белый подмигнул белым глазом.
— А мы не утонули. Мы выплыли. Доплыли до берега, вода дико холодная. Грелись у костра. Лодку жалели. Она продырявилась.
— О горе, — холодно сказал Культпросвет. — Мне идея плавания нравится. Это тоже инсталляция.
— Что, что?! — крикнул Белый и выплюнул спичку.
— Инсталляция. Ну, это значит, объект. И притом не мертвый объект, живой. Лодка должна жить. Все верно.
Культпросвет подумал, поднял палец и для важности сказал еще раз, веско и громко:
— Все верно!
И Осип засмеялся и перевернул пустую бутылку.
Они нарубили в парке «Швейцария», на крутосклонах, спускавшихся к реке, деревьев для строительства лодки. Не деревья, а тонкие деревца, подростки. Такими они сами были недавно. Они не знали, что это за деревья. Может, осины. А может, молодые топольки. Зелено-серая, перламутровая кора. Ствол голый, и наверху — тонкие ветки.
Белый пнул берцем стволенок, пробормотал:
— И дереву не хочется умирать.
Осип придирчиво пощупал один ствол, другой, сгибал их, безжалостно гнул.
— Сломаешь! — сказал Кузя. Он курил, сидя на пне.
— Не сломаю. Важно понять, насколько они гибкие.
— Мы же не корзину вяжем, а лодку строим!
— Неважно. Почти корзину. Если хочешь — речную корзину.
Осип терпеливо объяснял парням гениальную идею. Костяк, скелет лодки связывается из длинных молоденьких стволов. Ветки идут на то, чтобы сильнее, крепче затянуть узлы. Никакого клея и никаких гвоздей. Только древесные узловины. И когда остов будет готов — обтянуть его целлофаном. «Чем, чем?!» — возмущенно крикнул Белый. «Чем слышал, — спокойно произнес Осип, — целлофаном. Несколькими слоями целлофана. Он не пропускает воду. Трехслойный — выдержит нашу тяжесть, не бойся». Белый фыркнул как кот: «Теперь я понимаю, почему ваша енисейская лодка гробанулась. Любой корягой ткни в нее — и все, дырка! И привет!»
Культпросвет раздумчиво поводил плечами, покрутил головой. Да нет, ребята, примирительно сказал он, нет, все правильно Осип задумал, все отлично. Такой лодки, хватит, чтобы доплыть… Прищурился. Посмотрел вдаль с речной кручи. «До Мочального острова». И обратно, хмыкнул Белый с сомнением, набирая на телефоне кому-то длинное, как простыня, SMS. «И обратно», — кивнул Культпросвет.
— Давай вяжи!
Осип ткнул носком ботинка в сваленный около спиленных деревьев хворост. Парни брали прутья, обвязывали ими сочленения стволов, их перекрестья, объятья. Пыхтели; вспотели. Апрельское солнце стояло в зените. Культпросвет сдернул, содрал с плеч куртку с колокольчиками, потом рубаху.
— Ты офигел, Культ, в больницу загреметь хочешь?
Осип заискрил сердитыми узкими глазами.
— Двустороннее крупозное, — пожал плечами Культпросвет, играя под кожей мускулами. Согнул руку, мускул напряг, как Иван Поддубный в старинном цирке.
— А где полосатые штанишки?! — покатывался со смеху Кузя. Он стесывал топориком концы стволов. Белый затолкал телефон в карман, сел на корточки и стал аккуратно, маникюрными ножницами, разрезать огромные квадраты целлофана на куски.
— Ты бы еще щипчиками для бровей его выщипывал, — мрачно сказал Осип. Склонялся, будто грибы собирал, заматывал прутом скрещенные стволики. — Все же это осина, братцы. Кора так горчит.