При виде фик копатель оживился.
- Эй, парень, кидай их сюда, все равно в печке они тебе без надобности.
Иванушкин кинул, только не в руки копателю, а на землю. Тот нагнулся поднять. Иванушкин перепрыгнул через него, будто в чехарду играл, и помчался к спасительному лазу.
- Стой! - истошно завопил Мишаня, но Иванушкин уже скрылся в норе.
Тут же ловкие пальцы накинули беглецу петлю на запястье левой руки, раздался шепот: "За мной", и веревка натянулась, увлекая Иванушкина в глубину лаза. Когда копатели гурьбой подбежали к норе, там уже никого не было видно. Чертыхаясь, с третьей попытки Мишаня зажег вечный фонарь и осветил проход. Почти сразу же туннель раздваивался, и было совершенно не ясно, в какую из дыр нырнули беглецы.
- Тихо! - рявкнул Мишаня и предостерегающе поднял руку.
Несколько секунд он вслушивался. Где-то совсем рядом по руками и ногами ползущих шуршали камешки. Но в каком из двух проходов - этого он сказать не мог. Копатель медлил, его дружки тоже. Все подземное - это для трашей, сюда копатели заглядывать не любят - боятся.
- Разделимся, - предложил Мишаня.
- Но фонарь один, - резонно возразила Дина.
- Значит, поползете в темноте! - рявкнул Мишка-Копатель.
- Ну уж нет! - в один голос отозвались подчиненные. - В этих ходах в два счета заблудишься. Без фонаря ни-ни, это тебе не грядки.
Мишаня выругался, пнул одного-второго и сам полез в нору. Добравшись до развилки, осветил фонарем оба коридора. Один из них поворачивал шагов через десять, а второй - вновь ветвился. К тому же здесь недавно произошла осыпь, потолок подперли обрубками бревен. Сверху противно монотонно капало, свежая осыпь в свете фонаря влажно блестела. Мишаня выбрал тот ход, что ветвился, и яростно работая локтями, пополз вперед.
ГЛАВА 10. КАФЕ "ВЕЛИКИЕ ОГОРОДЫ".
Надо было что-то делать, но что - Генрих Одд не знал. Он долго бродил по улицам, устал, зашел в привычный "Макдональс", съел комплексный обед, потом вновь ходил по проспекту взад и вперед. И вот наконец зашел в кафе и заказал кофе. Теперь он сидел за столиком, помешивая крошечной ложкой черную жидкость в чашке и медленно обводя посетителей глазами. В кафе было пустынно и уныло. Несколько тощекошельковых бизеров за отдельным столиком примитивно надирались водкой. Бармен в косоворотке скучал и старательно выковыривал из зубов остатки пищи.
На мгновение взгляд Генриха задержался на девушке в ярких бриджах, с ниткой голубых пластмассовых бус на шее, с выкрашенными золотом волосами. Скользнул, метнулся в сторону, вернулся. Что-то зацепило, заскребло внутри. Одну часть Генриха потянуло к незнакомке необоримая сила, а другая половина души отшатнулась. Генрих сморщился, будто съел что-то кислое. Незнакомка на него посмотрела. Приметила не лицо, не глаза, а черный костюм-монолит, цепочку на шее, шарф. И тут же легким движением подхватила пластиковый стул у пустующего столика, толкнула его за столик Одда, где стульев больше не было. Села и сказала кратко:
- Вина, - будто Генрих уже спросил: "Что дама будет пить".
- Вина, - подтвердил Одд заказ незнакомки мгновенно подскочившему официанту.
А на душе у Генриха скребло все сильнее и сильнее. Но он вежливо улыбнулся.
- Уилл Шекспир, - представился он.
- Дина, - назвалась она в ответ. - Хочешь, открою тайну?
- Валяй.
- Мена должна принадлежать мне. То есть она моя по закону. Но ее у меня украли. Нагло и примитивно.
Принесли вина. Она выпила бокал залпом, и ничуть не захмелела. Только стала говорить чуть-чуть громче:
- Видишь вон тот дом напротив? Там, где "Музей" написано, и зазывала с динамиком гуляет взад-вперед?
Генрих посмотрел в окно и кивнул.
- Так вот, самая первая мена здесь начиналась. Тогда ни Консервы, ни Саркофага, ни Сада не было. Ничего. Здесь первых огородников ошкуривали. Одд с сомнением глянул на Дину. На вид ей было не больше двадцати. А рассказывала она о делах минувших десятилетий. - Представьте, я тут вроде как наемной силы работала. Надевала говнодавы, ватник и по огородам ездила, объявления клеила, мол, приходите, никакого вам вреда, одни фики ручьем в карманы польются. Народ так и валил. А баллончики свои мы вроде как баночное пиво за границей продавали. Поначалу один модуль так и шел по цене одной банки пива. А потом когда бизеры расчухали, чем мы торгуем, цены аж в десять раз подскочили. Я уж не знаю, сколько тогда Бетрей зараз денег хапнул. А по закону все мое должно быть. Только Ядвига с Ирочкой от меня завещание Папашино скрыли. Откуда мне было знать, что такое мена! Можно вообразить, что Ядвига сама про Сад и про яблоки догадалась?! Или Ирочка с кисточкой в руке родилась! Да она даже домик с одним окошком, сколько я помню, нарисовать не могла, а теперь, глядите, в день по картине рисует!
- Пишет, - поправил Одд.
- Один хрен. Пусть пишет. Она целую галерею себе здесь в Консерве состряпала. Но самый подонок, это, конечно Бертиков, то есть Бетрей. И как только он про Папашино завещание пронюхал? Не иначе, Ядвига ему бумагу показала. Но я свое еще верну. Если поможешь, я тебе десять процентов дам.
- Лучше пятнадцать. Но я не обещаю, что помогу.
- Перво-наперво Бетрей, - Дина как будто и не слышала возражений бизера.
- С Бетрея начинать нельзя, он слишком силен. - Генриху казалось, что это не он говорит - кто-то другой. Это его забавляло. И было немного страшно.
- Хорошо, Бетрей - на закуску. Тогда начинай с Футуровой. В конце концов, это по ее вине Иванушкин попал на мену.
- Хорошо, начнем с Футуровой, - пообещал Генрих. - Где мне ее искать?
- В галерее ТОИ, конечно! Эту компостную яму я когда-нибудь сожгу, клянусь траншеей! Ты поможешь?
- Я - Уилл Шекспир, а не Герострат.
- Но согласился на пятнадцать процентов!
- Так я процентщиком стану в старости. Или ты не знаешь?
- Вранье! - фыркнула Дина. - Шекспир - это псевдоним. Я точно знаю. Когда ты умер?
- Как только написал "Бурю". На другой день.
Глава 11. В ШТАБ-КВАРТИРЕ "ТОВАРИЩЕСТВА ОГРОДНОГО ИСКУССТВА".
Галерея ТОИ начиналась с приемной - неимоверно длинной комнаты, которая то суживалась, превращаясь в узкий коридор, где с трудом могли разминуться двое, то вновь разрасталась до простора танцевальной залы. Сегодня в приемной народу собралось больше обычного. Не хватало мест, чтобы развесить картины, их ставили на пол, вдоль стен. Подле шедевров кучковались начинающие авторы.