Принимать решения, касающиеся государства, было не менее рискованно, особенно, когда они противоречили здравому смыслу и могли вызвать недовольство народа.
Дервиш смотрел в окно кибитки, но давно уже не видел улиц, мимо которых пролегал его путь, а в сознании стояли балконы, детали домов, подлежащие абсурдному и неоправданному налогообложению. Больше собирать плату было не за что, а если падишах сказал найти средства, их нужно достать из-под земли, а в данном случае над ней. Ахмед становился опасен. Вернее не он, а его глупые решения, ведь, как известно, султан не бывает виноват в бедах народа, а его поданные отвечают за них головами. Особенно излюбленным и крайне действенным делом была казнь Великого Визиря, если тот был не слишком знатен, чтобы улемы и благородные рода не оскорбились. Кончина Дервиша же обрадовала бы добрую половину Стамбула.
Когда он подъезжал к дому, солнце уже совсем встало, и это зимой, но сон всё ещё не окутывал мысли Дервиша, ему хотелось найти покой, хотя бы у себя дома, в комнатах, где полным делом шёл ремонт.
Дорога успокаивала. Дервиш нехотя оскалился от последнего прыжка кибитки о брусчатку и некоторое время ещё сидел неподвижно, разгоняя туман в голове.
У самого крыльца дома всё ещё стояла золочёная повозка Хандан, видимо, она решила дождаться его вечером, хотя он и посылал ей письмо, что не приедет, и очень надеялся не встретиться с ней.
Оскалившись на стражу Валиде Султан, он прошёл мимо усталого слуги, отворившего дверь. У входа валялись многочисленные вазы и подсвечники, какие-то подушки и ткани, следы поездки Сабии с Хандан на базар, последняя особенно умела набрать хлама, не нужного ни ей самой, ни кому-либо ещё, и довольно гармонично расставить, создав определённый уют. Она любила это, она радовалась этому, а значит его дом был обречён стать местом хранения тысяч симпатичных безделушек.
Шаги эхом разносились по первому этажу, теряясь в коридорах и лестницах. В первые за ночь он протяжно зевнул: дворец всё-таки неторопливо становился настоящим домом, где можно было ощутить покой и хотя бы на день забыть о всех проблемах.
— Великий Визирь, — тихий шёпот подкрепился скрежетом стали, вытянутой из ножен.
Холодное железо заботливо коснулось шеи, немного врезавшись в кожу снизу для устрашения. Дервиш не чувствовал угрозы, то ли от усталости, то ли от постоянного ожидания смерти, во всяком случае его сердце не забилось чаше, сохранив свой привычный ритм.
Он медленно развернулся к обидчику. Дениз аль Хурра с поломанным носом вальяжно держала саблю в правой руке, показывая всем своим видом, что это вовсе не утруждает её.
— Дениз, — Дервиш нехотя улыбнулся, глядя на знакомое грубое лицо. — Давно мы с тобой не встречались один на один.
— Ты не держишь слово, Дервиш паша, может, и мне стоит своё нарушить? Как ты считаешь?
— Видишь ли, Дениз, — он сморщился так, словно теперь к нему прижали меч. — Я не могу сейчас исполнить нашу договорённость, повелитель не слишком стремится исполнять мои просьбы, но в скором времени…
— Мне не к чему пустые обещания, паша. Ты обещал мне расположение своего мальчишки-султана, что я смогу командовать судами в ваших интересах, верно? Время идёт, а я всё обхаживаю твою ненаглядную, мне это, скажу честно, надоело. Прирезать бы вас обоих, и дело с концом.
Дениз перехватила саблю поудобнее и легонько вонзила в его шею, оставив тонкую царапину на нежной коже. Она тряхнула густыми волосами, не шелохнувшись остальным телом и продолжила стоять, не опуская оружие.
— Тогда давай, не забывай только, что для тебя, Дениз, никогда не будет жизни вне дворца. Ты прислуживала Валиде Султан, это обстоятельство не забудут и не простят, они не станут подчиняться обыкновенной слуге.
Железо чуть глубже впилось в его плоть, на что Дервиш немного отклонился, не сводя глаз с пиратки, лицо которой причудливо скривилось в гневе.
— Я это помню, но разговор сейчас не обо мне, а о тебе, паша. Представь меня мальчишке-султану как можно скорее, пока я окончательно не потеряла терпение.
Рука аль Хурры в первый раз легонечко дрогнула, почти незаметно, но вполне ощутимо на шее. Её переломанные запястья уставали, сколько бы часов ежедневно она не практиковалась с саблей.
— Придётся подождать, Дениз, я ничего не могу сделать. Исполняй свои обязанности, — Дервиш напрягся всем телом, сгоняя энергию в кончики пальцев: одно хорошее движение изменит расстановку сил.
— Поторопись. Хандан — милая особа, но я вспорю ей глотку и покажу тебе, если наконец не выберусь из гарема.
Дениз в подтверждение своих слов подняла бровь, обнажив желтоватые, местами обколотые, зубы. Со всей силы Дервиш пнул её по колену, уже заранее уворачиваясь от острой сабли, затем он сделал небольшой выпад вперёд и ударил её по запястью, потерявшему былую манёвренность. Момент — оружие летело вниз на пол, Дервиш схватил его за тупую часть близкую к ручке, чтобы оно не загремело, упав на пол, и не разбудило весь дом. Дениз, подобно кошке, начала ходить кругами, медленно и бесшумно занося одну ногу за другую. Дервиш не настроен был играть, он перехватил саблю и замахнулся ей плоской стороной. От первого удара она легко отклонилась, но никто и не рассчитывал на другое: Дервиш сделал пирует и с лёгкостью попал по уже задетому колену. Пиратка упала на пол, оперевшись одной рукой, он вновь замахнулся, в этот раз плоской стороной отметив ей плечо, затем ещё раз в то же место: так больнее.
Убедившись в беспомощности своей жертвы, паша подошёл ближе к ней и присел, сровнявшись с Дениз лицами.
— Будь благодарна миру за то малое, что имеешь, — он шептал ей, выламывая запястье. — Не делай меня своим врагом, Дениз, никто во дворце не станет тебе помогать, даже если ты откроешь нашу тайну. С кем бы ты ни заключила союз, твои условия не будут выполнены, запомни это. Никто не даст больше, чем я.
Дениз потряхивало от боли, но она не издавала даже писка, не сводя с него карих глаз, в чём-то напоминавших его собственные.
Став свободной, она лишь зашипела, сразу же принявшись вставать. Дениз, вопреки всему, совсем не была опасна, а только развлекалась за счёт таких вот разговоров, похожих на сцены из её былой увлекательной жизни. Время аль Хурры давно уже прошло, оставив после себя покалеченную немолодую женщину, вынужденную прислуживать «сильным мира сего».
На втором этаже он сразу же пошёл в кабинет, самую обжитую комнату этого дворца, где всё было обставлено по его вкусу просто, но лаконично. Ему уже не надо было работать, но именно сюда его неизменно тянуло ото дня в день. Из спальни можно было попасть в кабинет, поэтому обе комнаты были заперты на два замка, но в спальню через небольшой люк можно было спуститься с третьего этажа, из временных покоев Валиде-султан, чем они оба постоянно пользовались.
Дервиш снял ключи с пояса, одинаковые на первый и второй взгляд, за исключением самого длинного, пальцами он ухватился за него, выбрал посеребренную сторону, отсчитал три и вставил выбранный в скважину. Два оборота — щелчок. Затем он отсчитал пять от бронзовой стороны длинного ключа и вставил в нижний замок. Два с половиной оборота — щелчок. Последняя деликатная деталь: Дервиш прошёлся подушечкой безымянного пальца со спиленной кожей по щели между дверью и косяком. Он остановился, почувствовав тонкую нитку на своём законном месте, где он и оставил её сегодня, уходя. И раз нитка не на полу, значит никто лишний в его кабинете не шарился.
Перешагнув порог, глазами Дервиш сразу же упёрся глазами в книгу, изменившую своё положение, и только потом обратил внимание на уютно спящую Хандан — ту самую силу, что сместила невинный предмет. При тщательном осмотре выяснилось, что вся комната была приведена в ужасный беспорядок: карта несколько неровно расположилась на столе, пирамидка, придавливающая её загибающийся край исчезла, а на её месте стояла шкатулка с сургучом. На стене висела картина с европейским пейзажем, не очень ровно, скорее даже криво. Хандан не было разрешено трогать предметы его бумажной обители, не то чтобы её вмешательство мешало ему, но Дервиш не любил перекладывать вещи, если не собирался пользоваться ими по назначению, и тем более не терпел, когда это делали другие.