— Сабия мне нравится, — нагло продолжила пиратка. — Она хорошая девушка, однажды из неё получится прекрасная мать и жена, потом сердобольная бабка. Ты мне тоже очень симпатична, Хандан, правда, до старости не доживёшь.
— Что тебе нужно, Дениз? У меня совсем нет желания болтать о наших с Сабией характерах, — странно было выслушивать заумные речи от человека, до недавнего времени не способного прочесть и строчки, тем более от Дениз, которая отличалась только умением рассказывать истории и убивать.
— Видишь ли, Хандан, Дервиш-паша мне стал врагом — он не держит данных обещаний.
— Ты, очевидно, тоже. Помнится, за три года службы тебе полагался корабль.
— Команды нет, рук нет, страха передо мной нет, зачем мне корабль? Вот от паши я получила прекрасное предложение за возню с тобой, сама у него спросишь, если будет жив. Но-но. Дервиш потерял расположение вашего Падишаха, я рассудила, что взять мне с него теперь нечего. У мертвецов с деньгами не густо, знаешь ли, поэтому давай рассчитаемся сейчас. Ты и я. Придётся тебе платить за возлюбленного.
— Сколько?
Холодный металл кинжала коснулся мягкой шеи Хандан. Она не сразу поняла, что жить ей осталось всего ничего, но даже в первый момент похолодела до кончиков пальцев. Кровь с шумом ударила в голову и отозвалась болью на затылке. Удар. Удар. Сердце у человека бьётся чертовски медленно, особенно перед смертью и тем более, когда он не в силах спастись. Дениз слегка вонзила лезвие в кожу и, совершенно спокойно глядя на почти мертвую Хандан, плавно отвела руку с кинжалом в сторону.
Искорка жжения проскочила по её шее и вновь отозвалась сзади в голове. Перед её глазами остался окровавленный кинжал с аристократично позолоченной ручкой. Боли не было. Хандан протянула руку к порезу, но не почувствовала поток крови, только небольшой холод от неведомой жидкости. Кровь. Немного, но кровь. Дениз, не шелохнувшись, стояла напротив с насмешливой гримасой и нисколько не переживала.
— Сколько золотых сможешь собрать за два дня? Миллион?
— Меньше, я не могу сказать точно, не знаю, из-за мятежа трудно судить… — Хандан зажала неглубокую рану, умоляя Аллаха смилостивиться над ней.
— Дервишу я обещала перерезать тебе глотку, если он не сдержит свою часть. Передай ему, что он мне ничего не должен, дня через три, когда вы увидитесь.
— Три дня, невозможно.
— Великий Визирь день, как приковылял во дворец на своих двоих, Сабия Хатун уже давно с ним. Смотри не взболтни ему про наш договор, пока он в лазарете. Я пришлю агу за деньгами, одного из бывших гаремных, через него передашь всё, что сумеешь собрать, меньше пятисот тысяч не возьму.
Хурра развернулась и под звон пояса гордо проследовала к выходу. Больше они не увидятся. Первым, и совершенно справедливым порывом было вызвать стражу или лучше Ахмада-агу и приказать убить эту женщину. Но Хандан сняла наволочку с подушки, прижала ткань к ране, потому что сквозь руку она бессовестно протекала и пропитывала одежду, и молча забралась под одеяло. Утром она позовёт казначея…
Среди несуразной горы подушек в шёлковых наволочках страдальчески лежал Дервиш с обессиленно склонённой головой. Но образу израненного и измученного человека противоречили злые, горящие интересом, глаза. Он, как хищник, видимо, ещё не привыкнув к состоянию безопасности, проследил за ней от двери до постели.
Хандан села на край и сразу же придвинулась ближе, пересчитав руки опального любовника. Она не торопилась с криками и слезами бросаться ему на шею, потому что Дервиш, кажется, не желал такой реакции от неё, да и искупался в чём-то подобном от Сабии ещё раньше, во дворце, пока Хандан лежала в горячке.
На изрядно опухшей половине лица проступали синеватые кровоподтёки, за линию волос уходил неглубокий порез, и Хандан совсем не хотела видеть остальные следы мятежа на «её человеке».
Дервиш, по-прежнему молча, обхватил её запястье и пальцами забрался под ткань рукава. Ей ничего не оставалось, как склониться перед ним и легонько коснуться его губ со здоровой стороны.
Паша не отреагировал и продолжил своё молчаливое наблюдение, теперь уже как будто более довольный и спокойный.
— Я не знаю правил игры, Дервиш. Скажи, если я тебя расстрою или сделаю что-нибудь не так. И чтобы ты знал: я едва с ума не сошла в последние несколько дней, и очень не советую проверять меня на прочность, — почти прошептала Хандан, почему-то решив, что Дервиш лишился рассудка.
Она слышала нечто подобное, как мужчины отупевали от удара по голове и навсегда оставались неподвижны, но живы и даже со временем начинали говорить. Её Дервиш должен был быть в порядке, с ним говорил и Ахмед, и Сабия, и Ахмад, но вдруг недуг проявился только сейчас…
— Передо мной самое прекрасное создание в целом мире. За тебя стоит умереть и приходится убивать, — проговорил паша, холодно, словно и не видел ничего достойного вокруг себя, всё же он крепче сжал её руку.
— Я люблю тебя, Дервиш. Умоляю перестань меня пугать, посмотри на меня, — Хандан прижала ладонь к его обросшей щеке с намерением повернуть его голову на себя, если паша всё-таки не успокоит её.
— Ты уже говорила с Ахмедом?
— Нет.
— С Сабией?
— Нет. Она ещё во дворце.
После короткого оживления, паша снова отстранился и ушёл глубоко в себя, словно собирался с силами для тяжёлого рывка. Он явно не хотел показать ей всю степень своей озлобленности и ненависти, легко читавшихся в его лице и чёрных глазах. Недосказанность была между ними обыденным делом, но в этот раз Дервиш просто не хотел открывать ей часть своей жизни, прятал её, медлил с объяснениями.
— Я с Ахмедом о тебе не говорила, Дервиш. Как ты себя чувствуешь?
Дервиш демонстративно приподнялся на локтях и сел повыше, так что они почти сравнялись, на это Хандан только устало склонила голову.
— Дениз Хурра вчера благополучно покинула Стамбул с чуть более чем с шестьюстами тысячами акче и тремя нашими евнухами, крепких выбрала, к твоему сведению. — Хандан на немного замолкла и отодвинула воротник, оголив шею с подсохшей раной. — Просила передать, что ты ей больше ничего не должен.
— Хурра гораздо умнее нас, Хандан. Во всяком случае, она очень точно чувствует момент, когда следует бросить корабль тонуть, — Дервиш оскалился в непривычной улыбке и вновь погрузился собственные мысли. — Нам стоит уехать, Хандан, — выдал он после недолгого молчания. — Я в тупике. У меня было время подумать, поверь, другого пути для нас нет.
— Дервиш, ты просто устал, не делай поспешных выводов. Дай себе время оклематься и вернуться на службу. Ты — Великий Визирь…
— Уже нет, — жёстко отрезал Паша, одновременно дёрнув плечом. — Вчера я попросил у Ахмеда отставки, и он её принял. Мне дадут другую должность, а на следующем Совете Дивана будет выбран новый Великий Визирь.
— Ахмед поймёт, что ошибся, Дервиш, может, не сейчас, но в следующем году. Я не представляю никого другого рядом с моим сыном! Это невозможно! Это безумие, Дервиш!
— Забудь, Хандан.
— С каких пор ты решаешь проблемы бегством? Я тебя не узнаю! Мы что-нибудь придумаем вместе, я тебе обещаю, только дай себе немного времени восстановить силы.
— Ахмед — моя главная проблема, и я владею средствами, чтобы навсегда избавить нас от занесённых сабель над головами, — усмехнувшись, Дервиш растёкся по подушкам с видом весьма довольного собой человека. — Только, кажется, про тебя я буду должен забыть, не так ли?
— Мог бы не говорить мне о своих намерениях и так бы навсегда и остался для меня безгрешным…
— И ты бы согласилась жить с человеком, убившим твоего сына, лишь бы ничего не знать и спать спокойно? А теперь постарайся назвать мне хоть одну причину остаться в этом треклятом дворце.
И они снова погрузились в неприятную тишину роящихся мыслей. Она пропустила его внезапное предложение о побеге и теперь нехотя возвращалась к придумыванию ответа. «Нет». Был бы у них общий ребёнок или мерцала бы тусклая возможность его заиметь со временем.