Она остановилась. Никто кроме неё. Никто.
Словно одержимая, она часто дышала, не в силах двинуться с места, пошевелиться или что-то сказать, она стояла, всё равно что закопанная в землю, немая, мертвая.
Дервиш снова, будь он проклят, прижал её к своему телу, горячему, чужому и до ужасу противному. Хандан хотела вырваться и от него, но не могла, задыхаясь в слезах и цепенея от ужаса.
— Всё хорошо, Госпожа, с вами всё хорошо, — его голос звучал издалека, не от того человека, что стоял рядом, от её верного слуги.
Он был рядом. Хандан внезапно стало всё равно, что с ней происходит, совершено безразлично, она сдалась, припала к нему в ответ. И успокоилась. Рядом был Дервиш. Его не нужно бояться, он не враг, он пришёл спасти её и, если понадобиться, умереть за неё.
Паша сам, без напоминаний, освободи её из плена окровавленных рук и на этот раз медленнее, продолжил дорогу по коридору. Хандан шла следом. В зеркале на стене скользнуло её отражение, заплаканной, испуганной, с растрёпанными волосами, невредимой… Хандан снова встала на месте.
— Лучше бы я умерла, лучше бы вы не приходили сюда, Дервиш, я не смогу снова видеть призрения в глазах Ахмеда, видит Аллах, я этого не заслужила, — с досадой шептала Хандан, инстинктивно потянувшись к животу, там где он пульсировал.
— Валиде, не время роптать на судьбу, идемте, ваши раны надо осмотреть и обработать.
— Не пойду, не заставляйте меня, пожалуйста, — в утешение он снова хотел коснуться её, но Хандан отошла, исподлобья гневно покосившись на него.
Закрыв лицо руками, отекшими, какими-то чужими и неподвижными, Хандан пыталась спрятаться, но не могла. И умереть она не могла и не хотела.
— Простите меня, — уже спокойнее отозвалась Хандан с твердым намерением выйти к обитателям гарема. И стояла.
— Даже следов не видно, никто не пострадал, — с досадой продолжила она. — Толку рассказывать нет, всё равно никто мне не поверит.
— Кто они такие, чтобы Вам, Госпожа, не верить?
— Ахмед не поверит, я знаю. Решит, что это очередная моя уловка, лучше убейте меня, сейчас, паша. Подумает, что я специально не ушла.
— Ваши раны…
— Где? — шутливо произнесла Хандан, ужаснувшись собственной ценичности. — Позвольте я умоюсь, чтобы не осталось следов, пусть лучше вообще никто не знает, чем Ахмед будет сомневаться во мне, — она пробежалась глазами по лицу Дервиша в отчаянной попытке найти в тёмных бездонных глазах ответ.
— Нет, Госпожа, этого я вам не позволю.
— Тогда, что? Может, вы можете заставить Ахмеда не сомневаться во мне? Сделаете раны заметными?
Неожиданно взгляд паши прояснился, стал суровым и холодным, так что Хандан устыдилась произнесённой фразы.
Молча они разглядывали друг друга несколько минут, растянувшихся в вечность. Дервиш заметно боролся с собой, не желая идти на поводу у Хандан, но при этом видя её отчаяние. Его глаза выдавали его без остатка, в них горел страх и боль, тлела любовь, вина, что-то ещё, что было невозможно распознать.
Дервиш попросил Хандан закрыть глаза — и она закрыла. Первый удар вышел неудачно — паша не смог приложить достаточно силы, чтобы оставить хоть лёгкий след на её лице. После второго Хандан закрыла щеку рукой, и немного постояла так, приходя в себя. Боль обжигала лицо, но это была только малая часть того невыносимого отчаяния, что она испылала внутри себя.
========== Роковые случайности ==========
Хандан шла в след за Дервишем, не желавшим даже случайно встречаться с её лицом, по невысокой траве, мягко касающейся её ног. Тревожные взгляды тут же переметнулись на неё, и чем ближе она подходила, тем больше шёпота слышалось вокруг. Хандан видела, как окружающие косились на ссадины, красневшие на её заплаканном лице. «Что это, неужели сочувствие», — подумала она, едва взглянув на растерявшуюся Кёсем, которая свела тёмные брови вместе. Стражники стыдливо упирались взглядом в землю, нервно придерживая клинки.
Неосторожно и с такой глубокой печалью, Хандан понадеялась, что Ахмед смягчиться и вернёт её в круг своих приближенных, и вся эта отвратительная история вернёт его доверие, которое она забрала, чуть не казнив шехзаде Мустафу. Но пока это была лишь мечта, поднимающаяся вместе с лучами утреннего солнца.
До полудня всех обитательниц гарема, в том числе и Валиде, поместили в небольшой зал, чтобы проще было их охранять. Девушки не спали от волнений пережитого, они делились эмоциями сначала с большой тревогой, затем все более успокаиваясь и переходя на шутливую болтовню. Всё превращалось в ужасную случайность, которую перевели в интересную историю. Этого так и боялась Хандан, и теперь, глядя на своё отражение с тоненькими кровоподтёками, она убеждалась в правильности своего решения оставить яркое напоминание о событиях этой ночи.
Хандан с удовольствием возилась с крохотным Османом, который был, на удивление, в хорошем расположении духа. Малыш улыбнулся в первый раз, вызвав волну прокатившегося по гарему умиления, в особенности рада была Валиде, что первая улыбка будущего падишаха досталась именно ей и именно сегодня, будто бы ей давался знак, что она поступила верно. Нянча Османа, она и не заметила, как полусидя задремала, погружаясь в мир сладких грёз.
— Валиде, Валиде, просыпайтесь, падишах сейчас придёт, — сквозь сон Хандан расслышала знакомый голос.
— Хаджи-ага, — она расплылась в улыбке, встретив своего верного слугу. — Где Осман? Где я?
— Не беспокойтесь, Валиде. Дервиш принёс вас сюда, чтобы девушки вас не разбудили, и дали хоть чуть-чуть отоспаться, — добродушно отозвался ага, не подозревая о полных событиях ночи. — Говорят, он вас спас от разбойников, сохрани Аллах его душу.
— Правду говорят, Хаджи. Ты вот что мне скажи: когда Ахмед, мой Лев, придёт?
— С минуты на минуту, Госпожа. Ваше бедное лицо… — Хаджи сочувственно покачал головой.
Хандан только и успела причесаться, как без стука в сопровождении Дервиша —паши ворвался несколько сердитый Ахмед, утомленный долгой дорогой.
— Валиде, как вы? — сходу спросил он, не обращая ни малейшей доли внимания на поклонившегося Хаджи-агу.
— Слава Аллаху, я в добром здравии, — мягко ответила Хандан, создавая контраст между словами и тщательно созданной действительностью. Платье днём выбирала она так, чтобы запястья были спрятаны, но при этом из-под него, будто бы случайно, виднелись синяки.
— Как такое произошло Дервиш-паша? — сердито, почти криком, спросил Ахмед у наставника. Я отправлял вас сюда ради безопасности тех, кто мне дорог, и просил лишь сохранить их благополучие! Почему вы не смогли выполнить это?!
— Простите, повелитель, — сухо ответил Дервиш, — Это моя вина. Мне нет оправдания.
— Вы просите прощения, Дервиш? Как можно за такое простить?
Паша молчал, спокойно смотря в разгневанные глаза Ахмеда, горевшие, как у дикого зверя. Хандан не понимала, почему Дервиш не скажет хоть пару слов в свою защиту. «Неужели он так наказывает себя за то, что сделал со мной?», — думала она, смотря на его тёмную фигуру.
— Лев мой, Ахмед, — наконец вмешалась Хандан, не дождавшись оправдания паши, — боюсь, Дервиш не виноват в произошедшем. Он и спас меня из рук мятежников.
— Валиде, он не должен был спасать вас. Этого вообще не должно было произойти, — уже мягче ответил Ахмед.
— К тому же, Ахмед, только личные стражники Дервиша стояли между мной и мятежниками.
Хандан вцепилась в руку сына, заглядывая ему глубоко в душу и надеясь на его прощение по отношению к Дервишу.
— Дервиш, где же была остальная стража? Отвечайте!
— Как я выяснил, с согласия Зульфикара-аги стража Валиде-султан сопровождала Кёсем на прогулке, но это никак не умаляет моей вины перед Вами.
В этот самый миг Хандан поняла, почему паша был так равнодушен к вопросам Ахмеда, ей стало горько от собственного желания помочь ему. У него и без её заступничества есть козыри на руках, а она, глупая, решила что Дервиш нуждается в ней. Чрезвычайно опрометчиво.
Вскоре Ахмед отпустил пашу и Хаджи и остался наедине со своей дорогой Валиде впервые за долгое время. Она чувствовала, что прощение заслужено. Они немного вспомнили о прошлом, в особенности о детстве Ахмеда, потому что он хотел знать, верно ли намеревается воспитывать сына. Раны Хандан вызывали снисхождение в душе молодого падишаха, они даже обнялись. Валиде много говорила о том, как сожалеет, что решилась на казнь невинного шехзаде, которому Ахмед даровал жизнь.