Вместо продолжения разговора Хандан легла рядом с Дервишем, слегка оперев голову о его, возможно, раненое плечо. «Надо ответить ему, как оно есть. Я останусь рядом с Ахмедом».
— Мы так хорошо жили, Дервиш, — ласково пропела она, поправив рюшку на рубашке паши, надетую не глядя, судя по наличию мелкого женственного декора.
— Ты не знаешь, что значит «хорошо», никогда не знала. Я тоже. Пройдут пять-шесть лет, и всякий смысл в побеге окончательно и навсегда потеряется.
— Дервиш, ты любишь власть, разве нет? А кем мы будем? Беглые преступники, отринувшие всё на свете, оставившие страну, предатели, воры… Нас будут искать годами, десятилетиями и не оставят в покое, пока не увидят головы на песке. И… — Хандан понимала, что паша не купится на простые отговорки, но всё не могла решится произнести решительное «нет». — Я не хочу ехать без Ахмеда, я люблю его детей. Он мой сын, Дервиш.
— Будут ещё дети, Хандан.
— У меня нет. Я не могу родить тебе детей, прости. Уехать с тобой я тоже не могу. Здесь у меня есть место, есть продолжение моей крови. Я ношу титул Валиде Султан Османской Империи. Я знаю тебя и совсем не горю желанием застать момент, когда ты поймёшь, что меня ты любишь куда меньше власти и влияния, которое ты имеешь и ещё сможешь получить. Подожди, пока успокоится твоя душа, и не давай мне обещаний.
— Сабия только спросила меня, сможет ли она забрать мебель в новый дом, — Дервиш крепче прижал к себе Хандан, словно боясь, что она сейчас уйдёт и никогда больше не вернётся. — Не хочешь терять свой титул, Валиде Хандан Султан?
— Мы те, кто мы есть. Другими нам стать не суждено, — Дервиш на этих её словах умиротворённо выдохнул, как будто почувствовав облегчение от уверенного отказа уехать с ним. — Ты обманул меня, Дервиш. Совсем не хотел уезжать, но уговаривал меня.
— Одна женщина некогда меня заверяла, что я обязан заботиться о ней сильнее, чем о своей шкуре. Я обязан сберечь тебя целиком или хотя бы, убедиться, что сделал всё возможное для твоего благополучие.
— Соизволь найти способ сохранить наши головы без убийства моего сына. Одного падишаха ты уже приговорил ради нынешнего, — а теперь следовало откровенно соврать, — и поверь, я счастлива, Дервиш.
Излишне мягкая постель прогибалась под весом их тел, Дервиш аккуратно приподнял её голову, оглядев все драгоценности, доводившие образ великой женщины до идеала. Золотая парча платья металлом стелилась кровати и спадала на пол. Дервиш в рубашке с рюшами лежал на шёлковых подушках и удерживал её в столь странном положении над пропастью их возможного кровавого будущего.
— Если я умру, Хандан, то только на посте Великого Визиря и не за честное исполнение своих обязанностей. Нам пора научиться выстраивать быт в соответствии с нашим удручающим положением. Рано или поздно, все, кто выступают против нас, заплатят за содеянное.
«Месть и государство», — припомнила про себя Хандан и поудобнее устроилась рядом с Дервишем, так чтобы несильно наваливаться на него и не травмировать его изрядно побитое тело.
Очередное привычно золотое платье с крупным орнаментом тюльпанов отличалось от остальных только высоким воротом, надёжно прикрывавшим порез на шее. Халиме притихла, но ловкости своей не потеряла. Можно было бы прижечь рану, как при завивке волос, но Хандан вовсе не желала намеренно оставлять красный шрам длинной с ладонь.
Дениз напоследок смогла ей доставить немало неприятностей, хотя и согласилась на шесть сотен двадцать семь тысяч акче и золотую корону, быстрое движение денег могло стать заметным для других обитательниц гарема.
Дильруба, нагло задрав головку, сидела и выставляла на показ лучшие качества молодой Госпожи: сидела ровно рядом с братом и снисходительно посмотрела на Хандан, благородной кровью не обладающей. И скоро от этого симпатичного личика гарем, как от яда, избавиться совершенно навсегда.
— Халиме, — слишком уж дружелюбно начала Хандан и потеряла всяческую надежду осадить Халиме, а впрочем. — У меня для тебя весьма печальные новости.
Султанша резко встала с дивана и вихрем понесла навстречу Хандан, растерянная, замученная, в тревоге за сына не спавшая всю ночь. Чтобы они были в расчёте, нужно ещё лет семь, как страдала Хандан до смерти Махмуда. Но вскоре жизнь Халиме превратится в пытку, куда более ужасную, тогда они расквитаются.
— Я не причастна к мятежу, Мустафа не при чём! Он всего лишь невинный ребёнок.
— Не верю ни единому твоему слову, Халиме. Ты потеряла право на доверие, и Повелитель не готов тебя простить и в этот раз, — Хандан с усилием сдерживалась от всевозможных уколов в сторону соперницы.
— Ахмед обещал, что не причинит боль моему шехзаде, он клялся, — с надрывом в голосе взмолилась Халиме и даже не знала, насколько приятно было Хандан наблюдать её отчаяние.
Столько лет невыносимых страданий рассеивались в воздухе, что значит теперь её возможная гибель из-за связи с Дервишем в сравнении с мукой Халиме? Нет в мире ничего ценнее детей, особенно пока они маленькие и беззащитные, словно слепые котята.
— Шехзаде Мустафа будет заключён в отдельный павильон со всем необходимым для его жизни. У него будут новые слуги и учителя, но ни ты, ни Дильруба навещать его не сможете.
— Вы не имеете права, — Дильруба немедленно подала голос и, по обыкновению, встала на защиту брата.
— Дильруба, — Халиме осадила пыл дочери, не отводя черных глаза от Хандан. — Я хочу поговорить с Повелителем. На нас нет греха против него.
— Это решение вынес мой сын. Если ты хочешь, можешь встретиться с ним, но никакие слова не загладят твоё предательство, — она поправила юбку в намерении уходить, хотя и хотела немного усладить свою душу. — Подготовь шехзаде к его новому положению, я и Повелитель не хотим, чтобы мальчик страдал. Даю Вам три дня, чтобы попрощаться.
Губы Халиме задрожали, будто бы она хотела что-то сказать, но не могла перебороть ужас, сковавший её тело. Хандан доставив себе последние секунды удовольствия развернулась и, мельком оглядев подросшего Мустафу, направилась прочь.
— Дервиш-паша теперь не так силён, Хандан. Ты увидишь, как быстро Ахмед перестанет слушать твои советы.
«Главное, чтобы ты не застала эти времена», — ответила про себя Хандан, но унижаться и опускаться до продолжения склоки не стала.
— Валиде, Валиде! — Сабия легонько толкнула, свою впервые спокойно засыпавшую Госпожу. — Валиде, скажите, Вы не против, что я осталась во дворце, а не поехала домой к паше?
— Нет.
— Я должна к нему ехать?
— Нет.
Девушка немного покрутилась в кровати, чувствуя, должно быть, незаинтересованность Хандан в продолжении разговора. Она недовольно пробурчала невнятную фразу, одновременно причмокивая в странной детской манере.
— Маленькая часть меня хотела, чтобы он умер. Хотела больше никогда его не видеть. Не думать… Не могу больше ждать, пока он меня полюбит.
— Сабия, — Хандан всё же без всякого удовольствия и искреннего участия. — Он никогда не полюбит тебя. А может, он будет клясться в преданности спустя несколько лет. Прекрати истерику. Ты неглупая девушка, и сама прекрасно знаешь, как тебе повезло.
— Он Великий Визирь… Был недавно… — но Сабии не было дано право договорить.
— Нет. Дервиш ещё молод, вернее он не сморщившийся старик с дряблым телом и обвислой кожей. Он не толстый, и не раздавит тебя, когда взгромоздиться сверху, чтобы сделать то единственное, ради чего женился на тебе. Пусть лучше паша греет чужие постели и остаётся хорош собой, чем жиреет и приходит к тебе. Я молчу о том, что мужчины бывают жестоки.
— Он мне не верен.
— Клянусь, ещё одно слово против Дервиша паши, и я разведу вас, выдам тебя замуж за самого огромного и старого благородного человека, которого смогу отыскать в Стамбуле, — Хандан на секунду приостановилась, но вовсе не от того, что намеривалась подвести мягкий итог. — Твоё наказание будет длиться весьма недолго, такие не живут больше нескольких лет.