Переступив порог собственных покоев, Хандан сделала над собой усилие, чтобы немедленно не выйти, сославшись на дела. Посреди ковра сидели все шехзаде и маленькая дочка Кёсем. Их пускали всегда по её просьбе, но если бы Хандан была с собой до конца честной, она бы уже давно пересмотрела взгляды на общение с наследниками. Вместо этого она предпочла изобразить на своем лице маску приятного удивления и, сбросив накидку, заняла своё место возле детей.
Осман сразу же заметил Валиде и заулыбался, наверное, он единственный был искренне рад её появлению, и, может быть, на мгновение, лишь на один миг, Хандан почувствовала себя на своем месте.
— Мустафа больше с нами не играет, Валиде, — чрезмерно серьëзно и сдержано, совсем как взрослый, обратился к ней Осман, что так противоречило виду темноволосого ребёнка, который с интересом возился на полу с мелочевкой. — Мама сказала, что Мустафа теперь живëт один, неужели у него теперь есть свой дворец?
— Нет, Осман. Мустафа теперь просто живёт один, так решил наш Повелитель.
— Значит, Мустафа готовится стать Падишахом? — Осман обиженно надул губки и будто бы что-то намеривался добавить, но от расстройства не мог.
— Шехзаде Мустафа никогда не станет Султаном, — «через пару лет его примет Аллах» Хандан слегка поправила воротник задевавший за порез на шее. — Мустафа никогда не получит санжак и не станет вам равным.
— Я стану Падишахом, Валиде? Мама сказала правду?
— Если ты будешь хорошо учиться, уважать и чтить своего отца, заботится о братьях, то ты станешь Падишахом.
— Я буду, Валиде. Я обещаю.
Хандан взяла на руки маленькую Айше и села рядом с фаворитками сына, поймав на себе обозлëнный взгляд снова беременной Кёсем.
«Должно быть, я так же смотрела на Халиме почти двадцать лет назад. Теперь настало время ей меня проклинать в Старом Дворце с великой Сафие Султан».
— Как ты себя чувствуешь, Кёсем? Полгода не прошло, а ты снова нас радуешь, и я верю, далеко не в последний раз.
— Хорошо, Валиде, — гречанка поправила тëмные волосы, которые она теперь красила по желанию Ахмеда. — Мое положение — величайшая радость для женщины. Когда я смотрю на своих шехзаде, мне порой кажется, что я не могу уже стать счастливее, а потом я беру на руки ребенка и… Мне не нужно Вам объяснять, Валиде.
Слова Кёсем резали больнее яда в животе, хотя девушка не могла знать всех подробностей существования своей Госпожи.
— Как тебе хватает сил, Кесем? Помню, Ахмед изводил меня, пока был совсем крохой, с годами легче не становилось.
— Я нужна своим детям, Валиде. Когда становится совсем трудно, я вспоминаю про Вас и напоминаю себе, что не имею права на слабость и плохое самочувствие, — Кёсем расправила юбки непринуждëнным жестом и совершенно по-детски наивно улыбнулась.
И она не была ребенком. Вокруг Хандан разворачивалась война, пока она не могла закончить свою. Великая Сафие Султан… не проносила титул матери Падишаха и восьми лет. Не по её пути забвения надеялась пойти Хандан, но, вдруг, её время с сыном также неумолимо убывает, пока новые воины готовятся к схватке.
— Ташир-ага, — бывший лекарь поклонился и вышел вперёд. — Прикажи подготовить мне экипаж, я поеду вместе с Халиме Султан в Старый Дворец.
Дервиш не оставил бы её гнить среди цветущего сада увядшей эпохи. Он бы забрал её, привез в дом на краю моря и не оставлял бы одну дольше, чем бы она сама того хотела.
— Валиде, Вам письмо от Дениз Хатун, — Хаджи-ага со свитком проследовал к Госпоже и с гордостью протянул его. Он не знал о причинах её ухода, но верил, что наконец изжил нечисть, порочащую гарем.
«Хандан, рада, что ты веришь в мою честность, и потому я имею счастье диктовать эти слова твоему бывшему слуге. Немного пораздумав, признаюсь, я не убедилась в правильности своего решения. Свободу не разменивают на сомнительное удовольствие службы мертвецам, как ты и человек за твоей спиной. Не верь ему. Вы ищете разного, но по итогу найдёте только смерть. Дервиш паша умрёт с тобой или без тебя. Выбирай. Со своей стороны клянусь молчать, но мёртвая я запою птицей, и тогда вы оба пожалеете».
Хандан постаралась не разорвать письмо и не бросить его ошметки в огонь. Дениз Хурра имела дерзость угрожать ей, высказывая одновременно мнение, которого не спрашивали. Особенно о Дервише. Ни один человек в целом мире не мог бы её осудить, а если бы и посмел, Хандан не стала бы слушать.
— Неприятные новости от Дениз Хатун?
— Да, Хаджи, — Хандан свернула бумажку. — Пишет, вернее, за неё пишут, как прекрасно ей на воле без наших строгих правил.
— Словно она их соблюдала, Валиде. Видит Аллах, этой женщине не место в гареме нашего Повелителя.
«Дениз знала о моём преступлении и не судила, когда вы все захотите закидать меня камнями. Все без исключения… Не поймёте, не захотите пощадить. Вы возненавидите меня за мой грех… за моё счастье», — проговорила про себя Хандан и крепче сжала письмо, с трудом удержавшись от слёз.
В черной бархатной накидке, вытягивавший силуэт Халиме и делавший её загадочно манящей, что с раздражением отметила Хандан, Султанша раздала несколько прощальных приказов бывшим служанкам. Дильруба вертелась вокруг матери и не могла найти себе места среди суеты окончательных сборов. Молодая Госпожа, румяная от злости, уподобляясь Халиме, выкрикивала приказы и ругалась на слуг, когда на то находилась малейшая причина. Она оставалась во Дворце до свадьбы без опеки, совершенно одна, и пожалуй, это обстоятельство не нравилось Хандан больше всего. Девушка была вспыльчива, а благородная кровь ограждала её от любого наказания со стороны Валиде Султан.
Дильруба заметила, что за ней наблюдают, но постаралась не слишком ублажать Хандан и продолжила свое бессмысленное занятие с тем же запалом.
На плечи Хандан легла мягкая дорожная накидка, специально привезëнная ей из далëкой Англии, не столько из необходимости, сколько из желания получить необычную вещицу. Укутавшись в шерстяную ткань, она медленно подошла к Халиме, довольно отстукивая каблуками о брусчатку.
— Надеюсь, сборы прошли без лишней суеты. У тебя было так мало времени, Халиме, но я постаралась обеспечить вас всем необходимым, — произнесла Хандан, заглядывая в хитрые глаза бывшей соперницы.
— Мустафе нужна мать, я ещё вернусь, поверь мне, Хандан. Наш Повелитель справедлив, и когда он найдет предателей, а это случится, не сомневайся, настоящие преступники будут наказаны, — плавно пропела Халиме, неестественно расставляя акценты на словах, словно собирая фразы из раздельных кусков, что, однако, не умоляло складность речи.
— Алллах решит, как будет. Я обещала твои покои Кёсем, ей тесно с шехзаде в столь маленьком пространстве. В Старом Дворце такой проблемы нет, тебе будет там свободно, скоро Дильруба будет приезжать с внуками.
Халиме поджала губы, но ничего не ответила, пока её лицо багровело от гнева и яда. Султанша в одно мгновение успокоилась и почтительно поклонилась, прежде чем отойти к другой повозке.
— Отправляемся, — крикнула Хандан своему возничему. — Надо вернуться до заката.
Старый Дворец изменился. Сады стали менее походить на заросший лес, на дорожках лежала новая мраморная плитка. Сафие Султан покинула Топкапы, но не намерена была оставлять прежний образ жизни. Резьба тянулась по стенам, а на потолках появились своды в европейском стиле, мимо Хандан проскользнула служанка с тонкой шелковой шалью, не хуже чем у наложниц Ахмеда.
Сафие, старая львица, сидела посреди комнаты, окружëнная свитой евнухов и служанок, в белоснежном платье без единой потëртости. Хандан поклонилась, частично даже из уважения, но и привычка дала о себе знать: при виде Великой Валиде колени словно сами подгибались.
— Хандан, мы и забыли, как прекрасно твоё лицо, — Сафие растянула губы, так что вокруг глаз собрались маленькие морщинки. Время её не щадило, как и всех в этом огромном мире.
— Я помню Ваше, Валиде. Я решила убедиться, что Халиме Султан примут в соответствии с её положением.