Часть времени она проводила на пьедестале у портнихи, и ошибался тот, кто полагал, что это было легко. Платья шились по несколько месяцев, даже со всеми снятыми с неё выкройками, окончательный результат достигался по подгону под её живое тело. Дервиша это обстоятельство заботило крайне мало, вернее, не волновало вовсе. Он любил зелёный и видеть её вовсе без одежды, попутно стягивая этот самый зелёный. Презирал шнуровку и мелкие пуговицы, не понимал вышивку на подоле, испытывал нездоровую ненависть к шалям и тонким материям. Говорил, что они бессмысленны, что ткань должна защищать, не должна постоянно зацепляться и тем более закрывать её лицо.
Сабия сидела на диванчике у той же портнихи и наглаживала пушистую лисью шкурку, хотя Хандан знала, что ей была заказана весьма добротная шуба. Девушка в очередной раз провела по меху и зарыла в него руки, с несколькими тоненькими браслетами. По её щеке скатилась слеза и затерялась в пространстве. Сабия быстро её подтёрла, но следом заблестели ручьи скрытой боли.
— Ну, что ты, Сабия? — Хандан хотела бы слететь к девушке, но любое шевеление воткнуло бы в её тело с десяток иголок. — Подожди минуту.
Пока с Хандан снимали платье, стало точно понятно, что лисью шкурку не спасти от лишней чистки.
— Девочка моя, что такое?
— Я не могу. Не могу. Я почти год замужем, и, знаете, о чём меня спрашивают все жёны пашей? — она всхлипнула и только теперь посмотрела в упор на Хандан. — Они говорят, о том, как скоро я рожу ребёнка. И раньше это был вопрос. А теперь они мне сочувствуют, Валиде. Жалеют меня. Бедная бесплодная девочка.
Сабия села ровно, по-королевски выбросив мех на пол, словно бесполезную безделушку. Грациозная, взрослая и до ужаса несчастная.
— Мне предлагают знахарок, лекарш, колдуний, и я всегда прошу записать мне адрес, потому что так правильно. Я хотела только одного — иметь детей, больше ничего. О, как я жалела Эсму Хатун, её выдали за старика, вы говорили, это ужасно, и были правы. Только теперь у неё маленький мальчик. Когда её муж умрёт, она вновь выйдет замуж. А я… я даже не знаю, что со мной будет.
Девушка встала, уперев руки в узкую талию, подчёркнутую дополнительно слишком затянутым поясочком. Пройдя мимо портнихи и совершенно не заметив её, Сабия вновь обернулась к похолодевшей Госпоже.
— Я так хотела семью, Валиде. Хотела слышать топот маленьких ножек моего будущего, — Сабия устремила соколиный сознательный взгляд на Хандан, будто бы разгадала их с Дервишем тайну, словно она уже знала, должна была чувствовать где-то глубоко внутри. — Мужья — дело последнее, Валиде. Важны дети. Тогда будет семья.
Она не знала, что говорила и что значили для Хандан произнесённые слова, потому что у неё была семья, более странная, нежели можно было представить. У Хандан был сын, четверо внуков, Дервиш и его молодая сияющая жена. И все без исключения были ей дороги.
— Сабия, не торопи события. — начала Хандан скорее ради приличия. — Ты говорила, что паша только хотел подождать, пока ты станешь старше.
— Для мужчин это условности. Не существует слишком молодых. У Дервиша другая беда. Ревнивая любовница или… любовник, о всяком предположить можно, прости меня Аллах. Или ещё какая-нибудь напасть, но по итогу виноватой считают меня.
Девушка звякнула браслетами, трагично всхлипнула, но затем сдержанно отряхнула юбки.
— Простите, Валиде. Прошу, не говорите Дервишу-паше, не нужно ему знать. Я могу ошибаться, а если и права, ничего хорошего меня не ждёт.
Сабия села на диванчик рядом с Хандан и теперь в полной мере смогла дать волю накопившимся страданиям. Она плакала навзрыд, искренне, не сдерживаясь, пока роль Хандан сводилась к довольно редким поглаживаниям.
— Если хоть кто-нибудь узнает, о том, что ты слышала сегодня, — холодно и злобно обратилась к портнихе Валиде. — Я прикажу казнить тебя и всех, кто тебе дорог.
Хандан ждала Дервиша в парке в бархатной накидке с огромным пышным лисьим воротником. Он приятно щекотал кожу, и к тому же смотрелась она в нём мило, утопая в капюшоне. Рыжий хорошо сочетается с тёмно-зелёным и золотым, если проще — воротник был идеален.
Дервиш легко подплыл к ней, на пути поздоровавшись со всеми пашами, агами, стражниками, что заняло у него чуть более получаса. Она бы разозлилась, но знала, что в накидке выглядит хорошо, а потому также приветствовала всех, кого узнавала.
— Вы невероятно красивы сегодня, Валиде Хандан Султан, — сладко заметил Дервиш, с хитрым прищуром пробежавший по её силуэту и остановишь на глазах. Он смотрел сквозь них, куда-то глубоко в душу. — Впрочем, ничего нового. Сколько Вас знаю, совершенством вы быть не на секунду не переставали.
— Не все с тобой согласятся, Дервиш, хотя я не скрою, мне приятна твоя лесть.
Хандан почувствовала жар на щеках. Теперь он точно видит её странное детское смущение на вполне ожидаемый комплимент. Каждый раз волшебно, хотя он всегда на неё смотрел иначе, чем все остальные, с лёгким восхищением и теплотой.
— Красота — вещь специфичная, Госпожа. Я вполне поверю, что кто-нибудь предпочтёт Вам другую женщину, но каждый, кто не сочтёт Вас необыкновенной или по-своему прекрасной — либо лжец, либо сумасшедший.
Дервиш сполна насладился, помолчав, тем, как теперь Хандан полыхнула на его слова. Вот бы снять эту накидку, платье, оставить только искрящийся браслет, и позволить ему прикоснуться к себе, так нежно и одновременно жадно, как должно быть, умеет только паша. Прижаться к его горячему телу, чувствовать каждой частичкой его близость.
— Скоро мы избавимся от Мурада-паши, Госпожа, и он сам станет причиной своего низвержения.
— Вот чего ты так пёрышки распушил. Как я тебе сказала, что паша тебя моим рабом считает, ты, Дервиш, из ума пост Великого Визиря не отпускал, — с издёвкой проговорила Хандан, отметив на своем спутнике игривый оскал справедливости её замечания. — Я рада за тебя, не думай.
— Так вот, — в остальном проигнорировав её, продолжил паша. — Мурад-паша мечтает отметить назначение походом времён Сулеймана Великолепного. Весной мы отправимся в Европу. Только те года давно минули в лету, наши противники сильны, а казна пуста. — Дервиш хитро улыбнулся на одну сторону. — Так ещё и среди командования есть не очень честные люди, будь я Великим Визирем, я бы их снял с постов. А так…
— Это не в твоих полномочиях, — Хандан поняла, что задыхается, воздуха было так мало. — Мы? Дервиш? Ахмед и ты, вы…
— Да, Валиде.
— Останься. Я не могу. Не могу.
Хандан побоялась свалиться с ног. Как он может так спокойно говорить ей, о том, что вскоре Хандан будет ждать каждого письма и молиться, молиться, молиться.
— Идём сядем.
— Не нужно, — Хандан сделала жест рукой, требующий остановиться и замолчать.
Они шли по каменистой шуршащей тропинке, пока Хандан старалась привести себя в чувства. Солнце мерцало среди листвы деревьев, ещё тёплое, летнее, к весне Ахмед сядет на коня и покинет столицу.
— Так что там, Дервиш? — немного успокоившись, потерянно обратилась Хандан к паше, отстукивавшем каждый свой шаг в военном такте, как ей казалось.
— Войну мы проиграем, вернее, мне нужно, чтобы поход оказался весьма неудачным, хотя я лично, возможно, смогу договориться о мире.
— Ахмед расстроится.
— О, Госпожа, он будет в бешенстве, — Дервиш властно посмотрел на неё, так что по спине пробежала нервная дрожь.
— И тот, кто за это поход выступал, лишится головы. А Сафие ещё пыталась запугать нас, чтобы мы были аккуратнее. Ты сможешь вернуть себе должность?
— Разумеется. Она моя по праву, я всё делал верно, я предупреждал Ахмеда, что сбор налогов за балконы — это крайняя и очень глупая мера. Мурад-паша тактично молчал, впрочем, как и все остальные, — паша дотошно уложил воротник, показав перстни на доброй половине пальцев. — Если бы Султанами становились по способностям, а не по рождению.
— Не обманывайся, Дервиш. Ты не хочешь быть Султаном, ты хочешь быть богом. У Султанов много бед: непокорные наложницы, тучи детей, паши, мнящие себя Повелителями мира и неперестающие грызться между собой, глупые матери, мстительные бабки, обычаи, традиции, братья и можно перечислять вечность.