Хандан медленно подняла глаза на семью, что сама создала, и сразу же застыла в ужасе, убравшим из её головы все остальные мысли и оставившим только всепоглощающий страх. Она хотела этого, хотела, чтобы у Дервиша тоже было нечто ценное, то, ради чего стоит убивать и умереть. И чтобы, обретя это, он чувствовал огонь предательства, раздиравщий её за годы их связи. И чтобы после всего паша выбрал её, потому что иначе, она знала, быть не могло.
— Поздравляю, — Ахмед сдержанно выражал свой восторг, недозволительно коснувшись оголённой руки девушки и затем обратившись к Дервишу. — Дай Аллах, Дервиш-паша, ребёнок принесёт вам счастье.
— Аминь, Повелитель.
Хандан тоже встала, натянув приятную и совершенно неискреннюю улыбку, и крепко обняла Сабию.
— Я так рада за тебя дорогая, — на себе она чувствовала пустой, холодный взгляд хищника, но, переборов себя, обернулась к человеку в обыкновенном чёрном кафтане. — Поздравляю тебя, паша. Наконец у тебя будет настоящая семья. Только бы ребёнок был здоров.
— Простите, паша, можно я скажу? — Сабия внимательно посмотрела на мужа с наивными теплотой и трепетом. Лëгкий жест был ей ответом. — Повелитель, мы выбрали имя для ребёнка. Кёсем, если будет девочка, — девушка блеснула хитрющими глазами и вновь сверилась с Дервишем. — Ахмед — если мальчик.
— А если будут две девочки? — игриво спросил Ахмед, не теряя из внимания вздымающеюся грудь разволновавшейся Сабии.
— Тогда Айлин, про двух сыновей мы не думали, Повелитель. Да и имя для мальчика всегда нам было известно.
Ахмед по-детски просиял, и даже как-то смутился. «Прекрасно разыграно, Дервиш. Безукоризненно, чётко ты вытащишь всё возможное из этого несчастного дитя», — подумала Хандан и с ещё большим ужасом поняла, что на лице её невольно промелькнуло нечто вроде удовольствия.
Сабия бессовестно уволокла Повелителя из реального мира в свой собственный, разгораясь молодой звездой, от которой Ахмед не мог отвести взгляд. Но Кёсем была спокойна, вполне справедливо, потому что её огромный живот светился ярче Солнца для Падишаха. Но всё же на ночь он решил задержаться.
Хандан осталась в ночном халате Сабии, но сорочку, любезно предоставленную ей, она поддевать не стала. Она расплела причёску, волосы лежали плохо, поэтому были вновь собраны в косу. Давно Хандан не была в этой комнате, все без исключения вещи поменяли свои места, и, пока она занималась тем, что водружала их обратно, на глаза ей попался небольшой чемоданчик.
Хандан, не долго мучаясь сомнениями, открыла крышку, под которой поблёскивал бархат, затем немного зарыла в него руки и упёрлась в нечто твёрдое. За тканью показались ровные ряды сияющих камней, и через мгновение она держала широкую диадему, искрящуюся от тусклого света свечей. В самом центре красовался огромный розовый камень, и два поменьше рядом с ним. Она сочеталась с преподнесённым Хандан браслетом, такая же воздушная, но с претензией на излишнюю стоимость.
И в лучших традициях Хандан примерила её, полюбовавшись отражением в зеркале. Дервиш застал её за нехитрым занятием наблюдения за тем, как свет меняет внешний вид диадемы.
— Ты пришёл.
— Могло быть иначе?
— Она прекрасна. Наверно, лучшая из всех, что у меня сейчас есть, — Хандан сняла диадему и покрутила её в руках. — Зачем ты так со мной? Зачем заставляешь меня жалеть?
Дервиш положил тяжёлые руки на её плечи, лёгкая ткань не могла стать препятствием между ними, и он всё равно, что касался её тела. Паша молчал, сверкая через зеркало чёрными глазами.
— Не трогай меня, прошу. Не теперь, не после неё, — но её просьба осталась без ответа.
Жар его тела впервые не вызывал ничего кроме желания отряхнуться. Он касался Сабии, целовал её. И Хандан казалось, что она видела их вместе в отражении, и словно перед ней сидела молоденькая подвижная девушка.
— Я помню, как встретил тебя, много лет назад. Тогда ты напомнила мне.., впрочем, не важно, — паша неторопливо начал свой рассказ, забираясь под халат и заставляя тем самым Хандан дрожать от омерзения. — Тогда я тоже был молод. Я только выбился в люди, что не далось мне легко, и представь мой ужас, когда я понял, что дальше мне не взлететь. Я был амбициозен. Мечтал иметь всё и сразу, а потом я оказался окружён такими же беспринципными и злыми людьми. Мой мир рухнул. И в нём появилась ты, такая же несчастная, мать мёртвого шехзаде.
Дервиш распустил ленту на косе и неторопливо принялся расплетать её, аккуратно прочёсывая пряди. Он уже не смотрел на неё, дрожавшую и готовую закричать, но должен был чувствовать её боль.
— Тогда я подумал, только однажды, что вполне мог бы забрать тебя, увы, вместе с сыном, тогда было уже понятно, что без него ты будешь страдать. Но Ахмед всё испортил. Он был шехзаде и никогда бы не успокоился и не отказался от мысли о троне. И я остался. И оставил тебя этому государству. Не думай, я не сожалел о своём решении, потом всё же меня заметили и начался мой путь наверх…
— А потом, — Хандан перебила его, — ты убил падишаха, стал Великим Визирем, а после всё же сумел прибрать меня к рукам.
— Да, если упростить, — кажется, Дервиша вовсе не волновали склоченные кудри, которые он разложил по её плечам. — Я не трону твоего сына, я тебе клянусь.
— Этого недостаточно, ты должен защищать его.
— Клянусь, — он так нежно касался её, с таким трепетом и заботой, и это не капли не спасало. — Но я не отпущу тебя, Хандан. Говори, что хочешь, делай, что пожелаешь, презирай меня, ненавидь, мне всё равно. Я не позволю тебе так поступать со мной. Для другого тебе придëтся запереться в гареме и никогда не выходить.
— Тогда зачем ты… зачем ты лёг с ней, Дервиш?
— Ты же так этого хотела, разве нет? — Дервиш игриво хмыкнул, словно всё, что происходило между ними, было забавной шуткой. — Чтобы эта девочка подарила тебе ребенка, которого ты родить не можешь?
Хандан с непониманием и осуждением через плечо посмотрела на пашу, страшно довольного собой. [Думаешь, ты разгадал загадку?] Она в секунду вскочила, плохо ориентируясь из -за гнева, застилавшего всё и вся.
— Ты так обо мне думаешь? — неосторожно прикрикнула Хандан и сразу похолодела, вспомнив, что этажом ниже спит Ахмед, но продолжила, будучи не в силах остановиться: — Ты неблагодарный! Я переступила через себя, через свою гордость, через всё, чем дорожила, ради тебя! Чтобы у тебя было будущее, было твоё продолжение в этом мире!
— Я умоляю! Хандан, по мне похоже, что я того хотел? Ты сделала это ради себя. Теперь на всю жизнь ты святая, я должен в ноги бросаться, не так ли? — Дервиш заключил её в объятия, прижав её вплотную к себе и не давая даже пошевелиться. — Тот разговор, Хандан. Ты видишь в Сабии себя и пытаешься спасти ту Елену, которая не могла себе помочь. Если тебе будет проще, если жизнь моей жены не будет загублена, пусть так.
— Верно, ты же так страдал… — прошептала Хандан ему на ухо, выпустив из рук драгоценный подарок, который со звоном покатился по полу. — Тебе было омерзительно входить в неё, верно? Знать, что ты у неё первый, что она принадлежит только тебе одному?
Дервиш ответил молчаливым поцелуем в губы, грубым, безжизненным и каким-то неживым. Его руки только сильнее заключали её в добровольный плен, а она чувствовала каждой частичкой своей кожи его нежеланную близость для себя и наигранность для него.
«Может, он уже и не хочет быть со мной», — подумала она и совершенно бесстрастно углубила поцелуй. Дервиш сел на кровать, оставив Хандан стоять перед зеркалом и наблюдать за ним. Она без единого слова подняла корону с пола и убрала обратно в сундучок с перламутровой мозаикой.
— Как там Мурад-паша? — Хандан принялась убирать волосы обратно в косу.
— Мечтает увековечить славу нашего Великого Падишаха, а заодно и свою, но всё будет славно, поверь мне: все его старания разлетятся пеплом по свету и весьма скоро, никто случайно за обедом не вспомнит Великого Визиря Куюджу Мурада Пашу.