========== Пламя большого огня ==========
Кёсем неподвижно сидела, устало отведя голубые глубокие глаза в сторону витражей. Она выглядела сосредоточенной и умиротворённой, только изредка косилась на колыбель сына. Хандан мучилась с прошлогодней вышивкой, крайне неудачной, и пыталась делать занятой вид, словно её волновала красота завиточка. По мимо того, что узор был уродлив, её раздражала ткань и то, что иголка неоднократно вонзалась ей в палец от рассеянности.
— Осман, — гречанка словно ожила и дружелюбно протянула руки к ребёнку, — подойди посмотри на брата.
Мальчик немного смутился, но получив одобрительный кивок от Валиде Султан, подчинился не совсем понятному требованию. Он выпучил глаза на Мурада и не стремился подходить слишком близко к колыбели.
— Осман, скоро, очень скоро вы сможете играть с Мурадом, он будет младше тебя, и потому ты должен защищать и беречь его, — Кёсем приобняла Османа, и вся картина приняла настолько неестественный вид, что Хандан захотелось бежать прочь.
— Вы будете с ним неразлучны, Осман, отец-повелитель возьмёт вас на охоту, — не замечая отстранëнности самого Османа, невозмутимо продолжала Кесём.
В очередной раз Хандан отвлеклась, и её палец пронзила острая боль, заставившая отдёрнуть руку. В месте укола выступила алая кровь, такая же, как на царапине Мурада-паши, с одной только разницей, что Хандан не упала головой на мрамор.
По покоям Валиде прошагала Айгуль и несколько неуважительно поклонилась фавориткам повелителя и самой Валиде. Хандан взяла из рук девушки золотой тубус, не решаясь его открыть пару мгновений, а затем, убив в себе все чувства, развернула свиток.
«Валиде Султан, с великой радостью сообщаю Вам, что в ближайшие несколько дней Повелитель вернётся в столицу. Пышного праздника не будет по его желанию, но всё же я преподнесу нашему повелителю полосатый дар. Госпожа, отдельно благодарю Вас за помощь моей жене, Сабии Хатун, которая мне уже написала о рождении сына. Жду нашей встречи, ваш раб, Дервиш-паша».
По спине Хандан пробежала лëгкая дрожь волнения, усилившаяся от того, что на неё внимательно смотрели все присутствующие.
— Письмо от держательницы моего вакфа, — она свернула бумагу и положила обратно в тубус без желания выпускать из рук, — не от повелителя, мне жаль, Кёсем.
Осман уставился на младшего брата, пока Кёсем продолжала своё жестокое внушение и не обращала внимание на злобный взгляд Махфирузе.
Ближе к полудню, когда пальцы Хандан ныли, а вышивка вызывала отвращение и не более, Осман, вырвавшись из цепких рук двух Хасеки подошёл к Валиде.
— Вилиде, — шёпотом обратился мальчик к главной женщине гарема, — Мурад похож на Фатьму. Почему все говорят, что у меня брат?
Ахмед вместе с многочисленной побежденной армией вернулся в Стамбул. И три дня от него в гарем не поступало вестей, Хандан только видела его во внутреннем дворе, но не стала подходить: Повелителю мира не навязывают встречи. А впрочем, Хандан совсем не стремилась оказаться виноватой во всех грехах человечества, своих ей более чем хватало.
На четвертый день ожидания праздника, во время которого Хандан изрядно переела сладостей, и вся еда стала абсолютно пресная, отдающая землей, Ахмед письмом попросил её подготовить всё необходимое. И когда без словесного сопровождения письмо отправилось к Хаджи-аге, рубиновое вино отправилось в бокал и более Валиде-султан делать была не намерена. Но была всё-таки вынуждена, прокляв себя бессчётное количество раз за беспечность и недальновидность.
Когда настал момент встречи с Ахмедом, она ощущала только усталость и злость, более напоминавшую ехидство, смешанное с обидой на сына, показавшегося только на четвёртый день.
Он что-то сказал. Хандан это помнила. И, казалось, притворно улыбнулась так же, как и некогда приветствовала Сафие Султан. Теперь это было лишь пустой условностью, сдержанность чувств, холодность, её словно утопили в озере, затянутым ряской, и теперь никто не замечал остекленевших глаз. Так было прежде, и так оставалось по сей день.
— Повелитель, — ласково пропела Кесем за спиной у Хандан, заставив её содрогнуться, — мы вас так ждали, слава Аллаху, вы наконец с нами, и дворец снова ожил.
— Кëсем, звезда моя, ты даëшь мне силы, — оживившись, отозвался на зов гречанки Ахмед. — Я благодарен вам всем, девушки, за ваши молитвы, я слышал их на поле боя и знал, за что я сражаюсь.
Шехзаде Осман выступил вперëд матери и забавно поправил кафтанчик, высказал заученный восторг в сторону возвращения отца. Хандан одобрительно кивнула Махфирузе, на что девушка ответила едва заметным поклоном.
Едва обращая внимание на танцовщиц, Ахмед с детской жадностью уплетал рахат-лукум, иногда только отвлекаясь на кофе, его тëмные глаза бегали по стенам, иногда только останавливаясь на фигуре Кёсем.
— У вас, я вижу, всё благополучно, Матушка, — не дожевав, промямлил Ахмед, а затем снова отправил сладость в рот.
— Так и есть, шехзаде и госпожи здоровы, Мурад нас радует: удивительно спокойный ребёнок, у него такой осмысленный взгляд, словно живëт он уже не в первый раз, — Хандан перевела дух и через силу продолжила: — Осман молился за тебя, он делает успехи в учёбе и, говорят, станет хорошим воином.
— Это славно, Валиде. Хорошие новости поддерживали меня во время похода и не давали пасть духом… Что не сделаю я, смогут мои дети.
— Ахмед, все твои победы впереди, я не сомневаюсь, не дай дурным мыслям сбить тебя с намеченного пути, — Хандан взяла горячую руку сына в свои, — Аллах испытывает твою веру.
Ахмед будто бы на мгновение приободрился, но ничего не ответил ей и только сильнее нахмурился, по тяжëлому взгляду неожиданно уподобившись отцу. И это в очередной раз открыло незаживающую рану Хандан. И ей опять захотелось затеряться среди узких коридоров дворца, пропасть, исчезнуть, остаться в доме, которого она не помнила, или поехать в дворец Дервиша, где её ждали и прощали недостатки.
— Валиде, что с вами? — Ахмед слегка заботливо коснулся её плеча, пока в его глазах загоралась тревога, может быть, впервые за всё время. — Позвать лекаря?
— Не нужно, Ахмед, это лишь боль матери, не более того.
— Простите меня, матушка. Вся ваша жизнь — сплошное беспокойство обо мне, а тем не менее вы мне даёте столько силы.
«Хотелось бы верить», — ядовито про себя усмехнулась Хандан и, очнувшись, заметила лëгкое напряжение лица. Она улыбнулась. И, скорее всего, в точности так же снисходительно и холодно. А между тем все остатки былой незаметной Елены, жившей одним сыном, скручивались в тугой узел, и, казалось, разрывались от натяжения.
— Пойдëмте выйдем на балкон, Валиде, там больше воздуха и вам станет лучше, я уверен. Мне, простите мою жестокость, нужно с вами поговорить об одной весьма неприятной вещи — о кончине Мурада-паши.
Ахмед придерживал её за руку, пока Хандан искала остатки самообладания, чтобы продолжить разговор, обещавший быть неприятным. Но дурное самочувствие Хандан неожиданно стало играть ей на руку: неразговорчивость вполне можно было списать на головокружение.
— Валиде, простите, — ласково и излишне заботливо начал Ахмед, придерживая еë за плечо. — Вы присутствовали при смерти Мурада-паши, расскажите, кто к нему подходил, с кем он говорил, больше, чем Вам, я никому доверять не могу.
— Я, Ахмед, всё тебе уже написала в письме, понимаю твою обеспокоенность, но больше тебе ничего рассказать не могу. До казни Дениз я была сама не своя, а потом… потом, Ахмед, хотела Мурада-пашу просить распорядиться насчëт похорон. Дениз не была честным человеком, но мне служила верно, — Хандан осеклась, чувствуя, как на глаз наворачиваются непрошенные слёзы, те самые, которых она не дождалась после казни пиратки. — Я дальше плохо помню, Ахмед. Вроде, Мурад-паша был один… Подходил ли кто-нибудь к нему раньше? Не знаю. Я лишись чувств, а когда пришла в себя: Мурад-паша уже умирал.
— Извините меня, Валиде. Не хочу вас тревожить, но должен. Ради справедливости и памяти паши. С помощью Аллаха я найду предателей и накажу по все строгости, потому что это, Валиде, и против меня преступление тоже. Я назначил Мурада-пашу управлять Империей, и все недовольные прежде всего не согласны с моей волей.