Отпив из вежливости принесённого шербета, Хандан откинулась на диванчик и начала представлять будущее, но вовсе не своё. Этой молодой подвижной девушки с поломанными рëбрами и сыном на руках. Хандан окончательно расслабилась, пока её руки и ноги тяжелели в темноте чужих покоев и одной горящей свечи.
— Вы же не ради меня приехали, Валиде… — слова звучали глухо, словно под водой, и становились похожи на гул пчелиного улью. — Вы никогда не приезжали ради меня…
Пламя свечи, на котором Хандан остановила взгляд, стало единственной вещью в целой вселенной. Это маленькое пламя заполнило собой всю комнату, оно полыхало, извивалось и пожирало всё вокруг и внезапно погасло.
Комментарий к Пламя большого огня
Следующая глава будет небольшая, и выйдет быстро)
========== Под небесным куполом ==========
— Выйдите, оставьте меня одну, — жёстко скомандовала Хандан, невольно закусив губу в сладостном предвкушении.
Её словно околдовали. Она проверяла комнату за комнатой, выгоняя неугодных, а в их число входили все без исключения служаки и евнухи, кроме одного человека, ожидавшего её в небольшом проходном коридоре, запертом с двух сторон. Заглянула в шкафы, задëрнула шторы, так что никто не смог бы увидеть их сквозь стекла витражей. «А если кто-нибудь узнает?» — всплыло в голове, а потом развеялось лëгким дымком. Сафие Султан давно уже была известна их тайна, а с прочими справится кинжал, или яд, или кинжал, смазанный ядом.
Хандан постучала в дверь их особым безопасным образом. Два частых удара, два редких, пауза, такая, чтобы успеть досчитать до трёх, удар, пауза, счëт до двух. Один удар — в знак, что за ней никого нет. Было бы два — Дервишу нужно было готовиться к неравному сражению с чужаками. И в ответ — один щелчок. Со стороны Дервиша всё также благополучно: нет причин оставить дверь закрытой. Звук провëрнутого замка заставил Хандан улыбнуться и внутренне засиять маленькой звёздочкой, принадлежавшей ему одному, человеку в чëрном кафтане с золой отстрочкой.
Дервиш встретил её жадным поцелуем, прижав вплотную к себе и так сильно, по-звериному вцепившись пальцами в талию. Хандан позволила себе отдаться его порыву без остатка, оказаться безвольной жертвой, до боли желанной добычей, которую он не желал отпускать. Дервиш, этот ужасный, бессовестный, самолюбивый паша, оторвался от её губ и подрагивавшей рукой потянулся к еë лицу. И не тронул её, остановившись так близко, что Хандан чувствовала тепло его тела.
— Больше всего на свете, — властно прошептал он. — Больше всего…
— Не нужно. Я знаю, — оборвала его Хандан, попытавшись щекой коснуться его руки, от которой исходил манящий жар. — Я с тобой. Я — твоя.
— Моя. Моя бесценная Золотая Госпожа. В моих глазах никто и никогда не станет выше тебя, дороже, прекрасней и важнее.
— Даже твой сын?
— Никто.
Хандан пробежалась по материалу ткани с чëрной вышивкой, незаметной на дневном свету и вспыхнувшей от огня камина. Она была на своем месте, спокойная, может, впервые в жизни. Паша был невозмутим. Хандан так боялась не услышать этих слов, увидеть холодность, как его чувства погаснут, некогда горев так ярко письмами в этом самом камине.
— Повтори, прошу, повтори… — тëплая слеза упала на грудь и только затем скатилась, оставляя тоненький леденящий след.
— Я не любил до тебя, и нет человека, способного стать тебе заменой. Я свою родную кровь не предпочту тебе. Моя душа, моя жена, — Дервиш внезапно повеселел, а его тëмные смолистые глаза стали почти добрыми. — Я бы хотел сказать, что были времена, когда я мечтать не мог о тебе, но это будет ложью. Я ждал. И надеялся. Я рос в должностях, становился ближе к Падишаху, к Ахмеду, наживал врагов и заводил друзей, чтобы теперь… Будем считать, что я не умалишённый, а человек с заранее начертанной судьбой.
Хандан прижалась к его груди, делая вдохи вместе с ним и лишаясь воздуха. Его не хватало. Дервиш дышал иначе: реже и глубже. Его сердце билось по-другому, в его голове жили мысли и убеждения, совершенно чуждые ей, он не молился, пока Хандан просила Аллаха сохранить безбожника невредимым. И Дервиш оставался её неотъемлемой частью.
— Ты несправедлив к себе, Дервиш. Нет никакой судьбы, есть только выбор, что ты сделал много лет назад и которому остался верен. Ты спас моего сына и вместе с ним меня. Потом и мою жизнь сохранил, в том дворце, помнишь? В день, когда я тебя обманула… И своего сына. А с тех пор, не было для меня… нас более чистого пути. Не будем об этом, — Хандан немного отстранилась, не выпуская пашу из объятий. — Не нужно ворошить прошлое сейчас. Я ждала тебя, очень…
Хандан молча пригласила его следом за собой. В свой дом, где каждая плиточка выглядела так, как желала хозяйка этих покоев. Ему нельзя было ходить по этому запретному полу, а каждый их шаг отдавал лёгкой нервной дрожью, до боли напоминающей удовольствие. Она сдалась ему. Дала всё, что было в её силах: любовь, такую как умела, ребëнка, такого, как смогла, семью, в том странном, Хандан знала, понимании, что у неё сложилось, и теперь отдавалась на милость его суду. Сколько Дервиш будет любить её больше всего на свете? Когда Ахмед и Сабия станут ему дороже? Долго ли он будет считать власть средством, а не целью?
Шорох его шагов задавал такт мыслей. Дервиш с любопытством осмотрел главные светлые покои, тепло отозвался о витражах, правда, не видев их в живую за шторами. Она старалась описать ему то, как эта громадная комната играет при утренних лучах солнца, назвала стоимость проделанной работы и не получила никакого ответа. Ясно было, что такого расточительства, которое он мог себе позволить, в своём доме, однако, Дервиш бы не потерпел.
Они зашли в спальню, в вселенную под звëздами, где она засыпала почти каждую ночь и просыпалась по утрам.
— Когда я приходил к тебе однажды, эта комната выглядела иначе, а сейчас ты не только центр моего мироздания, но и звëзд тоже.
— Признаться, таким образом я не смотрела на эти стены никогда, но… не знаю, только Ахмед мне приказ, а в гареме, как ты сказал, я центр мироздания, его основа и главный закон, — Хандан, немного смутившись, сцепила руки в замок в забытой привычке и прогулялась под своим небосводом.
Эти многочисленные тусклые звëздочки, неподвижные, неживые, всегда открытые её взору и не знающие облаков. И комод, стоящий не на своём месте, потому что стену подрали котята пëстрой кошки Сафие. Хандан не хотелось, чтобы кто-то лишний ходил в этой комнате, и поэтому проще было просто передвинуть мебель.
— Раньше я подумать не могла, насколько эти покои способны стать моим домом. Я всё здесь изменила, не осталось ни одной стены, сделанной заново от самой кладки. Я всë грезила о переменах, но так привыкла к витражам и свету, что они дают, даже к Кёсем… Хочешь, не верь, а её амбиции начинают забавлять меня, к тому же, мне её жаль: Махфирузе снова, кажется, увлекла Ахмеда.
Дервиш изогнул бровь в обыкновенной манере. Он обдумывал поступившие сведения с должной осторожностью и поиском собственной выгоды, которой, очевидно, не было.
— Наверное, это к лучшему, Госпожа, Кёсем приобрела огромное для фаворитки влияние, почти… — он приостановился и с вопросом посмотрел на Хандан.
«Почти сравнимое с влиянием Валиде-султан», — с горечью продолжила Хандан, поймавшая тревожный взгляд любовника. И хотя Хандан получала большее жалование, имела имя среди жëн пашей, была известна в народе, во Дворце были свои законы, и гласили они одно — Ахмед всеми тревогами делился с Кесем.
— Она старается больше остальных, Дервиш, не будем это отрицать, в отличие от меня и Махфирузе, она ни разу не показала перед Ахмедом своей слабости, а он, в свою очередь, назвал в честь неё ребенка, рождëнного от другой женщины, не злая шутка ли? — она приблизилась к лицу паши, пока внутри неё в так сердцу стучало «никто». — А она носит это оскорбление, словно самый дорогой подарок, потому что знает себе цену в глазах Ахмеда. И понимает, как эту цену не потерять.