— Не вини девушку, Хандан. Она о тебе переживала, просто не так, как о будущем своего сына. Титул Султанзаде защитил Ахмеда от потери имущества. Всё, изъятое у паши, перешло в казну, а затем — маленькому члену Династии. Занятно, Сабие мне не пришлось ничего объяснять.
Перед Хандан почти волшебным образом очутился скрученный лист бумаги, запаянный сургучом с печатью Великого Визиря. Такой маленький, на нём едва бы уместилось несколько предложений, и она знала от кого.
«Отпускаю. Оставляю тебя твоему сыну, внукам, дворцу и этому Государству. Мехмед Паша, Великий Визирь Османской Империи, доверенное лицо Султана Ахмед Хана».
Хандан не знала, что её обидело больше. Что всё было решено без неё, или же что подпись Дервиша занимала больше места, чем само послание. Так или иначе, боль сильнее не стала, только пришла злоба, смешанная с печалью. Это был конец. Три года встреч, год брака, все их «бесконечные пляски», как выразилась Дениз, закончились двумя предложениями.
— Вы говорили с Дервишем?
— Мы с ним договорились.
— Когда?
Вопрос остался в звенящей тишине дыхания Хандан и неровного биения её сердца, успокаивающе потрескивал камин, и происходящее было ненастоящим, миражом или сном, от которого она не пробудилась.
— Когда? — повторно озлобленно спросила Валиде.
Её щеки нездорово запылали, в то время как из рук напрочь ушла кровь. Они были холодные, неподвижные и ужасно прозрачные.
— Когда?! Это вы мне скажете! Иначе, я вам клянусь, вы умоетесь собственной кровью.
— В тот самый день, когда армия и Повелитель вернулись из похода, — Сафие только вздохнула. — Не кричи, Хандан, не так велико твоё горе. Любовник — не дитя.
Это было до их разговора в покоях. И когда он спрашивал её о побеге, о Аллах, Дервиш предлагал ей иную дорогу, их общую, но она ясна дала ему понять, что останется. Не дала даже капли надежды.
— И, дорогая, паша обещал, что лишних бед с тобой не будет. Он отдал за это свою жизнь, а ты так бездумно разбрасываешься пустыми фразами, печально.
— Раз вы успели решить мою судьбу, поведайте мне условия договора. Здесь, — она небрежно бросила записку Дервиша на юбки старшей Валиде, — ничего нет.
Сафие открыла пуфик, стоявший по правую руку от неё, и, прищурившись, начала изымать из него папки в кожаном переплете с золотой вышивкой — ценные. Слуга сразу же вырос тенью над Хандан, огромный, темнокожий и так напоминавший грозовую тучу рядом с облаком Сафие. Свет играл на камнях короны, таких же изумрудов, в тон кольцу. И как она сразу не заметила?
— Ну, что же, Хандан, ладно, мы, признаться, устали говорить и всё питали напрасные мечты услышать от тебя слова раскаяния и благодарности… — она приподняла брови, передав папку в прозрачные руки обреченной женщины. — Мы наконец смогли собрать необходимые доказательства совсем недавно благодаря твоей слуге Дениз аль Хурре. Видишь ли, она, покинув Стамбул, начала довольно активно спонсировать пиратов, и получала довольно неплохой процент награбленного.
— Бред, — обрезала Хандан. — Дервиш хорошо следил за перемещениями Дениз, если бы что-то было, он бы знал, и сообщил мне.
— Хандан, сама по себе Дениз не представляет никакого интереса, а Дервишу стоило в таком случае следить за именем Дениз аль Хурры, а оно, загляни в папку, фигурирует на нескольких документах.
Хандан пролистала папку, ловко складывая цифры, и, к своему ужасу, получила более двух миллионов акче. Два миллиона на пиратство. У настоящей Дениз не было столько средств, и таковые её действия представлялись невозможными, а вот если бы ей их предоставляла, скажем, Валиде Султан.
— Как вы объясните мои намерения, Госпожа?
— Объяснять будешь ты, Хандан, наше дело будет только сообщить, а дальше думай, даже если наше предположение окажется клеветой — все твои расходы и доходы попадут под умелые руки казначеев, которые будут не просто просматривать итоги, а именно искать твоё воровство.
Они его найдут. Хандан это знала, Сафие это устроила. Конечно, связь Хандан и Дервиша требовала значительных расходов, и оплачивать их они старались пополам, чаще с большей долей вложений Валиде Султан.
— Доверие сына я лишусь, это точно, — Хандан резко встала и сделала нервный круг по светлому ковру, стараясь идти по узорам и не наступать на цветы. — И он признался в убийстве Мурада-паши, потому что это смертельный приговор.
Хандан рассмеялась, заливисто и звонко, по-настоящему искренне, ей, правда, было смешно до слёз. Она, Валиде Султан, поддерживавшаяся связь со своим слугой, вышедшая замуж без разрешения повелителя, вполне могла потерять всё из-за золота. Нет, это было глупо, а между тем, таким же предательством. Она была виновна. И напрасно старалась сохранить жизнь аль Хурре, а Дервиш, несмотря на свою осторожность, допустил столь роковую ошибку, за которую оба они расплатятся.
— Вы разлили кровавое море, Сафие Султан, только чтобы избавиться от Дервиша? Два миллиона акче пошли на грабёж и убийства, а вы мне заливаетесь соловьем про государство и порядок? Какая вы Валиде после этого? Где ваше достоинство, о котором вы мне твердите?
Сафие с любопытством и умиротворением разглядывала приговоренную Хандан, её нисколько не задел упрёк и более того, лицо её как-то оживилось и помолодело. Казалось, она забрала часть души Хандан, оставила её обессиленную и обескровленную, этим она напиталась и расцвела.
— Что будет со мной? — безразлично спросила Хандан.
— Ты Валиде, мать нашего Повелителя, от тебя нам нужно только бережное расходование средств, и ещё, ты вернёшь отдельные поступления в наш вакф, — Сафие приостановилась, деловито приподняв одну бровь, — Хандан, это дело, угодное Аллаху. Но если только мы начнём сомневаться в твоих действиях или же ты захочешь нам мстить, поплатишься самым жестоким образом. У меня есть документ, заверенный Сабией и улемом, в котором довольно четко указано, что развелась она по причине измен паши с тобой. И что она видела вас в одной постели своими собственными глазами вместе со служанкой, её слова тоже записаны и заверены. Служанка, конечно, таинственно исчезла.
— Вы для этого дали ей титул Султанши, чтобы теперь её слова стоили столько же, сколько и мои в случае необходимости? — шум за дверями заставил Хандан отвлечься и больше ничего добавлять она не стала.
Сафие смотрела на Хандан. Хандан — на Сафие. Безжалостный взгляд всемогущей Госпожи проникал сквозь истончившуюся кожу и резал как кинжал.
— Благодарю за разъяснения, Сафие Султан, — Хандан учтиво склонила голову. — С вашего разрешения, я пойду к себе, мне нездоровится.
Сафие не ответила. А Валиде Султан, безжизненная, вышла из старых покоев Халиме, сразу же попав в объятия Кёсем, которые напрочь обескуражили её.
— Аллах милостив, вы вернулись к нам, — гречанка прижалась всем телом к Госпоже, вопреки их взаимной неприязни. И только теперь Хандан заметила Ахмеда, улыбающегося происходящему.
Подержав сына в объятиях и давая себе время хотя бы немного успокоиться и осознать весь ужас своего удручающего положения, она позволила вести себя, куда скажут. Как было всегда, каждый проклятый день её жизни, без всяких возражений.
Дервиш скоро будет казнён. От него решительно ничего не осталось в этом мире, чтобы вспоминать с гордостью и должным почтением. Никто не вспомнит, что он вытащил её из рук мятежника, не узнает о спасении Ахмеда, его жены не будут лить слёз: одна вряд ли простит, второй — не дозволено. Сын паши стал неожиданно частью Династии, а сам Дервиш — шакалом и предателем.
Был ли для них другой путь? Сколько раз она неизменно твердила, что должна остаться при Ахмеде, но что по сути это значило? Она повторяла ему заученную безопасную для них фразу снова и снова, пока она не потеряла всякий смысл. Дервиш должен умереть, чтобы Хандан смогла исполнить своё намерение?
Ахмед шёл рядом, живой и невредимый, с блестящими, немного тревожными глазами, тёмными, но не такими как у паши, скорее ореховыми. Его непринуждённая улыбка и прямая спина, аккуратно подстриженная борода и легкий запах мускуса, смешанный всё с тем же запахом гнили. «Ты не узнаешь, что было сделано ради тебя, сынок, а если и узнаешь — не проймёшь. Я не сужу. И я тебя за это прощаю».