Альфлауг предложила: а что, если Сигни научиться искусству врачевания? Это отвлечет непослушную девочку от мальчишеских забав и, конечно, пригодится ей как будущей матери и знатной госпоже.
Дело в том, что одну весну назад отец Сигни ездил в Рисмюнде по приглашению Рагнара, давно сменившего свое прозвище Черноголовый на Беспутный. Это был тайный военный совет. Вернулся Эриксон какой-то странный, бледный и молчаливый, да еще со старой финкой, звавшейся Гальдорфинн. Эта женщина была прекрасной лекаркой, знавшей множество растений, трав и корений.
Именно она была призвана лечить тяжело больную дочь конунга. На Гальдорфинн возложили родители Сигни сложную задачу – не только вернуть дочь к жизни, но и увлечь своим мудрым искусством. Так и получилось, что, впервые придя в себя после болезни и открыв глаза, Сигни увидела над собою морщинистое лицо с крючковатым как у хищной птицы носом и необычно лучистыми голубыми глазами...
Благодаря неустанным заботам финки, девочка быстро пошла на поправку. Когда же пришли родители и заявили о своем желании, чтобы дочь училась врачеванию, Сигни скривилась и заявила, что не собирается заниматься всякой ерундой, и что скорее умрет, чем станет лекаркой. Гальдорфинн не вмешивалась в этот разговор. Когда же конунг с женой ушли, спросила Сигни:
- Скажи, легко ли нанести человеку рану?
- Конечно, - удивилась вопросу девочка. – Легче легкого!
- Это может сделать каждый?
- О да! Хоть ребенок.
- А вылечить рану?
- Смотря какую. Смотря чем она нанесена, смотря куда, сколько крови вытекло. Рана может быть резаная, колотая, рубленая. Это зависит от оружия: топора, ножа, копья, стрелы. Ну, и задета ли кость, или сухожилие разрезано, - без запинки ответила Сигни. – Так что время на лечение может занять и пять дней, и десять, и тридцать.
- Вот видишь, - едва заметно улыбаясь необычным знаниям двенадцатилетней девочки, подняла крючковатый палец Гальдорфинн, - нанести рану может всякий – умный и дурак, сильный и слабый, старый и молодой. И времени на это нужно – меньше вдоха. А вылечить ее ой как непросто! Твои отец и мать мудры – но и они не возьмутся лечить человека. Так скажи – ерунда ли то, чем я занимаюсь? Разве это не важное и нужное дело?
- Кажется, нет, не ерунда, - осторожно сказала Сигни. Она чувствовала, что эти вопросы старуха задает ей неспроста. К чему-то подводит.
- Кажется или нет? – Злобно, как показалось девочке, прищурила светлые глаза знахарка.
- Ну... нет. Точно не ерунда, - наконец, произнесла Сигни.
- Вот и хорошо, что нет. – Светлые глаза засияли по-особому, тепло и уже не злобно.
Какое-то время в комнате было тихо. Потом девочка натянула на себя одеяло – она немного побаивалась строгой старухи и пыталась хоть так спрятаться от ее гнева, который непременно должны были вызвать слова Сигни - и сказала:
- Пусть то, чем вы занимаетесь, важно и нужно, но я все равно не хочу учиться вашему врачеванию. Не хочу и не буду!
- Да подарят тебе бессмертные боги столько счастья, сколько песчинок на морском берегу! – воскликнула, явно обрадованная, Гальдорфинн. – Откроюсь тебе, милая девочка: это всё надумали твои родители, а я им сразу сказала: ничего не получится. Не та Сигни, чтобы стать моей ученицей! Не ей понять мои древние знания, овладеть тонкостями моего искусства, проникнуть в тайны моей науки! И вообще, я бы хотела взять в ученики не девочку, а мальчика. Мальчики быстрее все схватывают, их ум пытливее и глубже, а память тверже. Может, подойдет мне тот, Торджер, которому я обрабатываю спину? Он, кстати, передавал тебе привет и интересовался твоим здоровьем...
Сигни едва услышала последнюю фразу Гальдорфинн. Кусая губы, лежала она в кровати. Как это – выходит, Торджер умнее ее, Сигни, дочери Эриксона? Он будет знать что-то, что, видите ли, недоступно пониманию Сигни? Да не бывать тому!
Сигни представила, что Торджер или какой-нибудь другой мальчишка обойдет ее хоть в чем-то, и кровь вскипела в ней.
- Я постигну твою науку! – заявила она, отбрасывая одеяло и садясь в постели. Синие глаза ее засверкали, подбородок гордо вздернулся. – Торджер тебе не подойдет! Он вовсе не такой умный. А я смогу научиться всему быстро, очень быстро! Я…
- Погоди, - прервала ее Гальдорфинн, пряча улыбку в уголках тонких губ. – Не горячись, девочка. На то, чтобы познать науку врачевания, уйдут не дни и не месяцы – годы. Вижу, ты так же готова сейчас кинуться в изучение моего искусства, как недавно - в ледяную воду. Но скоро жар твой остынет, тебе станет скучно, и ты пожалеешь, что вынуждена заниматься таким неинтересным делом, вместо того чтобы бегать и играть с братьями.