Она думала над испытанием для Торджера целый день после разговора с молодым воином; и, когда в голову ей пришла великолепная мысль, даже вскрикнула от радости.
Она позвала друга и сказала ему так: «Не буду я, Торджер, испытывать ни твою храбрость, ни силу, ни меткость, ни стойкость. Я знаю, что во всем этом ты превосходишь любого мужа. Но я считаю, что супруг должен быть не только моим защитником, не только моим соратником, но быть и тем, с кем мне приятно будет провести досуг, с кем беседа доставит удовольствие, кто много знает».
И она протянула Торджеру книгу на латыни, которую когда-то выучила почти наизусть благодаря Гальдорфинн.
«Научись латинскому языку, Торджер, чтобы я могла беседовать с тобой на нем. Тогда я, возможно, отдам тебе свою руку».
Торджер с радостью схватил толстый потрепанный том. Не много же просит от него Сигни! Он ожидал чего-то гораздо более трудного.
«Тебя, как и меня, будет учит Гальдорфинн. Правда, она стала плохо видеть, но как-нибудь справится. Когда ты сможешь выполнить мое задание?»
«Через две луны», - самонадеянно заявил разгоряченный близостью – и ее, и своей победы, - Торджер.
«Что ж, я буду ждать. Но помни одно: OMNIUM QUIDEM RERUM PRIMORDIA SUNT DURA».
«Что это ты сказала?»
«Что начинать что-то всегда трудно. Но я уверена: у тебя всё получится, друг мой!» - ласково улыбнулась ему девушка.
…Очень скоро Торджер понял, что его горячность сыграла с ним злую шутку. Как ни билась с ним Гальдорфинн, как ни старалась втиснуть латынь в его голову – всё было напрасно. Видно, так уготовили ему боги – не познать странный чужой язык.
Через три луны он вернул книгу Сигни, мрачный и разочарованный.
«Выполнил ли ты мое задание?»
«Нет».
«Неужели оно оказалось такое сложное?» - искренне удивилась она.
«Легче мне достать для тебя радугу с неба, чем выучить этот непонятный язык», - вздохнул он.
«Мне очень жаль, Торджер, - сказала она, - но, поскольку ты не выполнил задание, о браке между нами не может быть больше речи».
Он смирился с этим, - но Сигни знала, что смирился он больше потому, что видел: она никому не отдает предпочтения, ни один мужчина не мил ей. Она чувствовала, что, если все же захочет отдать кому-то руку, - то, как из проснувшегося вулкана, выплеснутся из глубин души Торджера ярость и ревность.
Однако, это не страшило Сигни. Да и к чему задумываться над тем, что будет, когда она выберет себе мужа, если этого не будет никогда?..
...- Что там, во дворе, за шум, Марит? – спросила Сигни.
- Девушки болтают о празднике. Меньше одной луны осталось до Йонсваки*, самой короткой ночи, вот им и невтерпёж через костры поскакать и венки поплести, - отозвалась Марит, тоже прислушиваясь к веселым выкрикам и смеху. – Да и парням тоже хочется веселья. Ну, и любви тоже, какая только в этот праздник бывает – без удержу, с кем захочется.
- Да, веселый праздник, - согласилась, чуть нахмурившись, Сигни. Она вспомнила, что, когда она была маленькая, тоже прыгала через костер об руку с Торджером. Он после этого сказал ей, что отныне они жених и невеста, и до сих пор она помнит, как серьезно он это произнес, какой надеждой светились его карие глаза...
Но Сигни давно не принимает участие в забавах этой ночи, ночи разгула и вседозволенности. Она – хозяйка, правительница, и ей не к лицу со всеми пить медовуху и хмельное пиво и плясать у костров; тем более – прыгать через них, задрав чуть не до самых бедер юбку, чтобы, не дай боги, не подпалить ее.
Неожиданно Сигни поняла, что ей очень хотелось бы поучаствовать в празднике. Слыша возбужденные голоса за окном, поддразнивания парней, колкие ответы девушек, сопровождающиеся звонким смехом, она ощутила то, что редко чувствовала – острое одиночество.
Она не может повеселиться со всеми, не уронив чести семьи. Она откроет праздник самоличным зажжением первого костра – а дальше удалится в свои покои. Но покойно в них ей все равно не будет, – вопли и хохот будут преследовать ее всю ночь, в которую, правда, по древнему поверью, спать нельзя.
- Заканчивай, Марит. – Она, недовольная собой за постыдные для мейконунга мысли, за слабость, которой на мгновение поддалась, сказала это резко, почти грубо. – Заплети мне косы, и побыстрее.
- Сейчас, сейчас, светлая госпожа... – Проворные руки прислужницы быстро задвигались за спиной Сигни.
«Не буду больше думать о празднике! Чего не хватало – взять и раскиснуть от смешков каких-то пустых юнцов, отлынивающих от работы! – думала девушка. – А все почему? Потому, что дел в это время года у меня немного. До урожая далеко. Зверь ещё не нагулял мяса, и шкура у него плохая, поэтому охотиться тоже рано. Надо чем-то заняться. Но чем?.. А почему бы мне не собрать воинов – и не двинуться на Рисмюнде? – Глаза у нее загорелись в предвкушении сражения, ноздри затрепетали, как у лисицы, почуявшей запах зайчатины. – Да! На Рисмюнде! Мне давно пора было сделать это! Отец, ты будешь отомщен!»