– Я же не пью, ты знаешь, – сказала я.
– А мы пьём, – заявил Алекс.
Они вошли за мной в подъезд, в лифт, в квартиру, в кухню, расположились на моём месте и рядом, уселись напротив меня. Я достала закуску и рюмки, себе налила чаю.
– Нет, так не пойдёт. Ты нас игнорируешь??? Себе тоже рюмку ставь!!! – воскликнул Алекс. – И дай пепельницу.
Достала третью рюмку и бронзовую пепельницу. Чокалась с ними, делала вид, что пью, выслушивала тосты. И тут они, словно одна команда, принялись задавать мне вопросы как на викторине, ответить не давали, сыпали фразами по-очереди с интервалом в секунду.Они были словно стая, стремящаяся смять меня, порвать интеллектуально. Лица у них стали агрессивные, страшные. Они опустошили несколько бутылок дорогой водки, и в пятом часу ночи отправились восвояси. Но в коридоре Алекс рухнул и отключился. Динка сказала:
– Пусть поспит у тебя. Завтра я его заберу.
– Нет, ты что! – испугалась я. – Забирай его сейчас же, срочно!
Я распахнула дверь. Она взяла его за ноги и, пошатываясь, вытащила в коридор, поволокла к лифту.
Я быстро захлопнула дверь. Было чувство, что у меня гостили бесы. Воздух стал свинцовым и тяжёлым от водочно-сигаретных паров. Я распахнула все окна, зажгла свечу, стала крестить стены квартиры, потом вымыла пол. Какая-то потусторонняя жуть наполняла квартиру. Может, у меня просто разыгралось воображение?
На следующий день они снова заявились, стали трезвонить в дверь. Я открыла. И всё повторилось. Только теперь рухнула Динка, и Алекс поволок её за ноги к лифту. С тех пор я повесила глухие шторы на окна, чтобы с улицы не виден был свет.
Позолоченная клеть неба сверкала в Динином окне. Она любила его неистово, рьяно, любила своего мачо, своего викинга, и эта любовь была словно открытый перелом её души – души, окрылённой мечтами и байками. Она одаривала его золотом, покупала дорогую одежду, самые лучшие рыболовные снасти, и всё, что он пожелает. Про сына она не думала, он существовал где-то рядом, словно тень. Её идолом, её жизнью был Алекс. Вместе они пили, курили, говорили, делились воспоминаниями, впечатлениями, накопленными за всю жизнь. Динка только что вышла на пенсию, а Викингу оставалось совсем немного до этого вожделенного момента.
Они привычно сидели на кухне и болтали. Динка вещала:
– А вот ещё было. Мы с подругой однокурсницей как-то стоим на Красной Площади… – она затянулась данхилом.–Ну, в восьмидесятых. На нас американские шмотки. Курим себе. А к нам робко подбираются подростки, попрошайничать. И тут милиция орёт: «Дети, отойдите от иностранцев».
– Ну, наливай, иностранка, – говорит Викинг.
– Я любила изображать американку, юную и любопытную. Будто улизнула из посольства смотреть Москву. Говорила с акцентом, на ломаном русском, с трудом подбирая слова и переходя на английский. Знакомилась на улицах. Народ верил, восторженно общался, приглашал домой, угощал. Такие наивные! Не догадывались, что из посольства просто так удрать и шляться по городу невозможно. Наши люди любили американцев, считали, что те из свободной страны. Столько расспрашивали про жизнь в Штатах! Однажды я, американка, попала в молодёжную тусовку. И у меня украли значок из США.
– Ха-ха-ха! Это был я, – расхохотался Алекс. – Значит, мы знакомы уже много лет.
– Ты? Да гонишь, – не поверила Динка.
– Я. Точно. Я ещё скандал устроил, всех построил и обыскивать стал, и, конечно, не нашёл. Значок-то у меня был.
– Да, правда, так было.
– Он и сейчас у меня, реликвия. Хошь, покажу?
– Да как ты смог снять его с блузки, он был пристёгнут.
– Обнял и снял, ты ж поддатая была.
Он затянулся, пустил из носа колечки сизого дыма.
– А я лет в одиннадцать был с мамой в экспедиции на Сахалине. Все ушли работать, а я – готовить обед. Стал собирать черемшу, весна была, припекало. Думал ещё грибов набрать, строчков, сморчков, и сделать голубцы.
– А как?
– Просто. Грибной фарш завернуть в листья черемши. Ну, собираю, рву, и вдруг вижу изумрудное чудище, не то змеюка, не то ящерка, на башке гребешок вроде куриного, а глаза такие красные! Уставилась на меня, смотрит пристально! Я стал искать палку или камень, убить эту тварь. Только отвернулся, как сразу же забыл и про неё, и про черемшу. Не пойму, что делал. Пошёл на другую поляну. Начисто забыл про змею. Забыл на много лет про этот случай. И вспомнил лишь недавно, когда по телику сказали, что гребешковая змея напала на гуся. Вот это был гипноз! Мощный! Она не зря так на меня уставилась, зараза. Спасала свою жизнь.
Они долго так сидели. Потом переместились в комнаты, каждый в свою. Тогда Генка – длинный, тощий, остроносый – выполз на кухню, вырыл что-то съестное из недр холодильника, перекусил, запил молоком, и снова ретировался к себе. В его комнате было чисто и уютно. Он сел за компьютер с двумя мониторами, надел массивные наушники, и погрузился в виртуальную вселенную.